Яма
Шрифт:
Выравнивая дыхание, Ника наблюдала за тем, как Сергей прикрыл глаза. Глубоко вдохнул и немного сдавленно выдохнул. А потом, в очередной раз за эту проклятую ночь, в один миг довел ее до пика, накрывая чувствительную грудь своим торсом и толкаясь в ее открытые бедра своей твердой эрекцией.
Сосредоточившись на самоконтроле, Ника напряглась всем телом, чтобы не выгнуться ему навстречу и не застонать.
— Мне вот за тебя памятник поставить полагается.
— Да, конечно, на Приморском бульваре. Дюка[1] снесут, и тебя поставят, нетленного, обнаженного, во весь рост.
— Молчи уже, Кузя, — тяжело выдохнул, снова толкаясь и скользя членом по ее истерзанной желанием плоти. — Когда научишься? — скольжение. — Молчи, женщина, — скольжение.
Горячий приток удовольствия заставил ее задохнуться и все-таки застонать, выгибаясь ему навстречу.
Но стоило Градскому наклониться к ее лицу, Доминика, потворствуя уязвленному самолюбию, отвернулась. Тогда он поймал ее подбородок пальцами. Сжал, оттягивая и раскрывая губы для поцелуя. Располагая свой рот крест-накрест с ее ртом, припал с сумасшедшим голодом.
И в следующее мгновение Ника сдалась его напору.
Не прекращая целовать, он просунул между их телами ладонь, прижал к ноющей от возбуждения сердцевине. Прошелся пальцами к лону, собирая обилие влаги. Направился обратно к чувствительной горошинке клитора. Потер ее сначала ласково и нежно, но вскоре усилил нажим и скорость.
Внизу живота Ники натянулась уже знакомая ей сладкая нить томления. Всхлипывая и постанывая Сергею прямо в рот, она, с совершенно особенной мольбой во всем своем естестве, поддавалась ритмичным поглаживаниям его пальцев. Хлюпающие звуки и их обоюдное шумное потяжелевшее дыхание добавляли остроты тактильным ощущениям. А услышав отрывистые и хриплые, по- мужски сексуальные стоны Градского, Доминика и вовсе потеряла всякую связь с реальностью.
Оргазм разорвал ее на части, набегая по нарастающей безумными яркими волнами. Закричав, она выгнула спину, бессильно предполагая, что с этим феерическим взрывом ее тело покинула всякая чувствительность.
— Се-ре-жа…
Опадая, ощущала внутри себя лишь пьянящую ломоту. Силы и желания двигаться напрочь исчезли. Вернуть бы для начала возможность нормально циркулировать воздух… Но и это у нее не получилось. Продолжая рывками вздыхать, заворожено смотрела за тем, как Градский, привстав между ее разведенными бедрами, раскрыл пальцами ее истерзанную ласками промежность. Жадно и детально разглядывая, торопливо прошелся языком по своей нижней губе. Обхватил свободной ладонью член и, совершив несколько ритмичных рывков, залил теплой спермой дрожащий живот Ники.
Казалось, даже воздух наэлектризовался и завибрировал от его рычащего долгого стона. Опустившись, он снова накрыл ее своим телом. Тяжело переводя хрипловатое дыхание, поцеловал где-то в районе шеи. Абсолютно обессиленная, выжженная изнутри эмоциями и сбитая с толку свежим наскоком лихорадочных мыслей, Доминика умудрилась, обвивая Градского руками и ногами, крепко-крепко его обнять.
Если бы она понимала тогда, что должна ему сказать… Если бы он понимал, что должен ей отдать…
Немного погодя, когда Ника, смущенно кутаясь в стянутый с дивана плед, направилась в ванную, Град увязался следом. Не позволив закрыть перед собой дверь, шагнул за ней в ярко освещенное помещение.
Отвернувшись, девушка встала под теплые струи воды. Чувствовала его взгляд на своем затылке, пока упрямо смотрела перед собой и намыливалась.
— Прости… Прости за грубость, — поймав ее за локоть, чуть потянул на себя. Но она не стала поддаваться и поворачиваться. — Я не хотел, чтобы так получилось. Не хотел так с тобой…
— Все ты хотел, Сережа, — спокойно глянула на него сквозь распрыскивающиеся между ними струи воды.
Он помолчал, бегло осматривая ее лицо. Приоткрывая губы, выдохнул, отталкивая льющуюся воду. Провел ладонью ото лба до затылка. Несдержанно скользнув взглядом по ее обнаженному телу, заметил на светлой коже синяки и засосы.
Раздувая ноздри, хмуро свел брови.
— Во многом… по большей части, я виновата.
У него достойного ответа для нее не нашлось. Переваривал внутри злость на себя самого. Та, если и уходила, оставляла после себя тошнотворное опустошение.
"Как люди живут и справляются со всеми этими дебильными чувствами???"
Если их так много, и все — такие разные. Раздал бы кто-нибудь ключи.
— Давай, поговорим откровенно, Сережа.
Его глаза медленно расширились.
"Опять???"
— Выяснили, вроде как, все.
Ника прикусила губу, сдерживая рвущиеся из груди возражения. Что они выяснили? Их отношения, как были непонятными, так и остались. Если не стали еще запутаннее. Его к ней тянет, он ее желает физически, а дальше что?
"Почему не доводит дело до конца?"
"Не желает делать их отношения полноценными?"
"Не хочет выводить на серьезный уровень?"
"Его все устраивает?"
"Вот такая извращенная дружба?"
Стиснув зубы, Доминика отвернулась. С затаенной обидой сглотнула. Закусила дрожащие губы изнутри.
Выдавила из дозатора гель, машинально вспенила и продолжила намыливаться.
Ощущала взгляд Сергея во время всего процесса. Он-то ничего не делал, только стоял под струями воды и пялился на то, как она моется.
Выдержала. Делая вид, что для нее тоже все нормально, слабо улыбнулась, протискиваясь мимо него к выходу.
— Я спать пойду, — обернула вокруг груди полотенце.
— Я с тобой.
Распыление воды прекратилось. Градский вышел, не умывшись толком. Не вытираясь, поплелся следом. Обернувшись, Ника, не скрывая недоумения, посмотрела на него. А ему — хоть бы что. Тоже смотрел. И в глазах огонь такой, что у Ники в груди моментально все отозвалось.
— Полотенце, — указала на аккуратные белоснежные стопки махры.
Градский заторможено моргнул. Проследив за ее рукой, спокойно вытянул одно. Обернул вокруг бедер.
И продолжил смотреть ей в лицо.
— Э-э-э… ты должен вытереться.
Никакой реакции.
Вздохнув, Доминика сама потянулась за вторым полотенцем. Вытягивая его на руках, промокнула сначала лицо Сергея, затем последовательно — голову, шею, плечи и грудь. Все это время он лишь неотрывно смотрел на нее.
— Ты очень красивая.