Яма
Шрифт:
Доминика, видимо, поговорить пришла, а у него на фоне всего, что было и есть, какие-либо разумные мысли вынесло из головы. Как минимум, должен был поинтересоваться, что она здесь делает? Собственно, почему вообще так поздно ошивается по району?
Но он молчал. Встал посреди гостиной, словно в намагниченное поле вступил. Ничего не предпринимая, лишь неторопливо перемещая взгляд, разглядывал ее с головы до ног.
"Красивая, п*здеи, просто…"
Ника храбрилась, но явно ждала именно с его стороны каких-то активных действий.
"Нихрена!"
"Я
"Сама давай, мадам…"
— Собираешься говорить, зачем пришла?
— Мы не закончили.
— Да, — протянул медленно, рассчитывая на продолжение, но она снова замолчала.
И посмотрела на него обвинительно и затравленно, как на мучителя. Чудно! Ее нервозность, страх и недоверие не могли быть более очевидными.
"Что же ты, девочка…"
"Вот так, пожалуйста, не надо".
— Что-то я не вижу чемоданов, — не удержался от едкого сарказма разочарования.
— Чемоданов не будет. Я хочу… Тогда, шесть лет назад, мы не закончили. И, если сейчас займемся сексом, нам обоим станет легче, — произнесла ровно, будто заранее приготовленную речь.
Градский и не подозревал, что может почувствовать себя еще хуже, чем до ее прихода. Первым обнаружилось желание вышвырнуть Кузнецову вон, вторым, ожидаемо, закрыться с ней в квартире на пару недель, если потребуется, месяц, и силой заставить себя снова любить.
Она, тем временем, не ведая о его мыслях, торопливо пробежалась пальцами по платью и развязала поясок. Уверенно раскрыла верхнюю половину одеяния. На боку с внутренней стороны звучно поддела какую-то кнопку.
— Надолго сбежала?
— На полчасика.
— На полчасика ты мне не нужна, — грубо остановил ее.
Вот только Доминика, черт ее подери, уже стояла посреди его гостиной в кружевном белье.
В висках у Градского забомбило. Слух затянуло резким гулом. Вместе с тем, большая часть крови стремительно ринулась в пах.
— Ты же замужем, — произнес сухо, с намеренным осуждением.
Внешне, без сомнения, держался хорошо. А внутри что-то окончательно расползалось по швам, обдавая ребра горячим теплом. Зрительно впитывал каждый сантиметр совершенного для него, подобранного как цифровой ключ, тела. Стал ведь на шесть лет старше, а реагировал на Плюшку все так же остро. Увидел ее в нижнем белье, и одурел, как пацан.
— Пока ты с другим, я к тебе не прикоснусь, — сказал, как отрезал.
Он о своей Республике, конечно, всегда был самого завышенного мнения. Принцессу неземную из нее нарисовал. И все же бессовестно лукавил, выдавая последнюю фразу. Прикоснулся бы… Мать вашу, прикоснется. Вот только понимал Градский, что Доминика задумала. Пришла за кровью и хлебом, а, получив, несомненно, планировала сбежать. Уже на низком старте: как будто с ним, но не с ним.
А так не бывает. Теперь-то он понял, что у них так по-любому не получится. Слишком много ран им обоим оставило прошлое.
Оповестил и ее якобы спокойным тоном:
— Без боли не получится, маленькая. Придется начисто срывать кожу. Рано или поздно.
Она вздрогнула.
А затем напряглась буквально всем своим существом. Однако, невзирая на скованное очевидной неловкостью тело, еще пыталась перед ним задираться.
— Градский, зачем ты мне говоришь это? Разве я тебя о чем-нибудь таком спрашивала? Не хочу я ничего обсуждать. Не за этим пришла.
— Тогда уходи.
В ее глазах отразилось нехилое удивление.
— А как же твое "тебя хочу"? — машинально, совсем как прежде, спародировала его грубую манеру речи. — Если я скажу, что тоже хочу, откажешь? Дома мне не хватает,
— голос упал до отрывистого шепота. Стыд поддернул щеки ярко-розовым румянцем, но взгляд она не отвела. — Где прикажешь догоняться, пока я "думаю"?
— изобразила в воздухе кавычки, как для обычной иронии, слишком остервенело.
Градский усмехнулся. Но не потому, что ему стало смешно. Отнюдь нет. Он разозлился, за каких-то несколько секунд разогнался до максимума.
Свирепо раздувая ноздри, ощутил какую-то варварскую потребность домучить Доминику. Желал, чтобы она не частично, полностью сломалась. С головой под лед ушла, отдаваясь ему не только телом, но и душой.
— Выбрала этого хрена в мужья — терпи, — жестоко продолжал давить, нащупывая границы дозволенного. — Додрачивай.
Отразившиеся на ее лице злоба и суматошные колебания почти заставили Сергея взять свои слова обратно. И вместе с тем спровоцировали сумасшедший выброс адреналина в его крови.
— Ладно, — гордо вздернула подборок. — Прости, что побеспокоила.
Уж этого ок никак не ожидал. Прежняя Кузнецова на полпути не сдавалась.
Уводя взгляд в сторону, она сдернула со спинки дивана платье. Ловко набросила его на тело. Торопливо произвела все те же манипуляции, что и восемь-десять минут назад, только в обратном порядке. Прошмыгнула мимо Градского в сторону прихожей.
"Обиделась…"
Ну да, она-то рассчитывала, что он ее сам, как раньше, аккуратненько разложит и приласкает.
Одно затянувшееся мгновение, несоизмеримое с временной шкалой, Сергей сохранял полную неподвижность, бесконтрольно отсчитывая лишь гулкие удары протестующего за ребрами сердца. Он должен был ее отпустить, сделать все правильно. Позже… Все будет. Безусловно. Она еще будет ему принадлежать. Это неизбежно.
Ничего не изменилось.
Принял решение: завтра, после Николаева, он отправится к ним с Савранем домой. Поставит этого прилизанного слюнтяя в известность, что закончилась его чертова сказка.