Яма
Шрифт:
Грудь рвало эмоциями. Но Градский даже не пытался сопротивляться, упиваясь всеми ощущениями, какой бы мукой некоторые из них не являлись.
Ника неотрывно наблюдала за тем, как он избавляется от брюк и боксеров, в то время как на ней самой еще оставались черные кружевные трусики. Жестом показал, чтобы быстренько снимала. Рвать на ней ничего не хотелось. И без того пугливая она, его девочка.
Если до этого момента он еще что-то о ней подзабыл, она ему охотно припомнила. Нахальная и стыдливая, противоречивая Доминика Кузнецова из
"*баный Гэндурас!"
"Позы из Диснея!"
Новая волна похоти поразила проклятое тело яростной силой и болезненной остротой. Саданула с размаху по всем основным и вспомогательным органам, затачивая дальнейшие действия под первобытные животные инстинкты.
— Покажись, — скомандовал, вскрывая себе вены.
Ника вытянулась на постели, оставляя ноги слегка разведенными, якобы расслабленными. Да уж… Глаза зажмурила. Ладони к животу притиснула.
— Раздвинь ноги и согни колени.
Думал, дальше уже некуда… Давление крови зашкалило. Эрекция стала болезненной. Глядя на совершенную нежно-розовую плоть, инстинктивно взял член в руку. Несколько раз провел, не задевая головку.
Наверное, и внешне не получилось сохранить невозмутимый вид. Доминика пугливо выкатила глаза, едва он опустился на матрас и двинулся в ее сторону:
— Не бойся ты так. Сама же пришла, — шепнул, накрывая ее своим телом.
Страх не ушел, но она, вполне ожидаемо, запротестовала:
— Я не боюсь.
— А дрожишь тогда почему?
— Просто нервничаю.
— Не нервничай. На реакции мои не смотри. Я умею себя контролировать, — скользнул губами за ухо. — Аккуратненько тебя тр*хну. Обещаю, больно не будет.
Влажно прошелся по нежной коже языком. Прихватил губами. Снова лизнул. Пробежался поцелуями по плечам. Спустился ниже. Тронул губами напряженную вершину груди. Ника вздрогнула уже от наслаждения. Вцепившись пальцами ему в плечи, выгнулась навстречу. Телом быстро отозвалась. Запылала неприкрытым возбуждением. Забурлила изнутри, высекая воздух сладкими рваными стонами.
Но стоило Градскому приподнять ладонями ее лицо, пройтись пальцами по бархатной коже, испуганно распахнула затянутые поволокой глаза.
— Ты только не целуй меня, Серёжа, — размыкая губы, обожгла дыханием огрубевшую кожу мужских пальцев. Поймал в ее горящих и влажных глазах приступ непонятной паники. — Пожалуйста, не надо.
В груди у Сергея неприятно засаднило, но он не стал напирать.
— Не буду.
Тогда Доминика, притянув его ближе, зашептала уже в самое ухо:
— Не привязывайся, хорошо? Просто секс.
Какое, нах*й, не привязывайся, если он уже привязан! Куда это, бл*дь, засунешь?
Но, учитывая сложившуюся ситуацию, чтобы не спугнуть Плюшку, приходилось засовывать, обвешивать замками, действовать, полагаясь на опыт,
29.3
Потоп у нее между ног оказался знатный. Стоило коснуться промежности рукой, заметалась под ним, словно в бреду, выгибаясь навстречу и нашептывая бессвязное:
— Да, да, да… Пожалуйста, Серёжа… Пожалуйста, пожалуйста, Се-рёжа… Се- рёжа… Се-рёжа…
Всем телом дрожала, будто Град являлся ее собственным переходником к бесперебойному источнику энергии.
Как же невыносимо трудно ему было контролировать себя!
— Да, маленькая… Помогу… Все сделаю… Так тебе нравится? Вижу… Хорошо… Покричи…
Естественный секрет ее удовольствия окутывал его пальцы вязкой теплотой и наполнял воздух дурманящим ароматом, от которого Градский, казалось, буквально заторчал.
Трогал и трогал ее. Как голодный зверь, везде и сразу. На самом деле без какой- либо тактики. Делал то, что ему хотелось, и то, на что острее всего отзывалась Ника.
Она утверждала, что их близость — чистый секс, но взгляд ее выдавал совершенно иное. Смотрела на Градского непрерывно, интенсивно, выказывая не только плотскую потребность. Отдавалась ему. Отдавалась телом и душой.
Как ее не поцеловать? Как?
Успел поймать во взгляде Доминики ту самую дикую панику, перед тем как, наваливаясь всем весом, впился в ее рот губами. После секундного замешательства она метнулась в сторону. Судорожно брыкнула руками и ногами, отчаянно пытаясь вырваться. Когда и таким путем ничего не получилось, яростно хлестанула Градского по щекам. И сама же заскулила ему в рот, словно это он ей боль причинил.
— Не надо, пожалуйста… Я же… Серёжа…
— Тихо, тихо, Доминичка… — в собственном шепоте уловил новые, незнакомые ноты. — Тихо, маленькая… Не отбивайся. Доверяй…
— Нет, пожалуйста… Серёжа… Не целуй… Се-рёжа…
Билась в его руках с неподдельным лихорадочным беспокойством. Но Градский уже не мог ее отпустить. Ощущая, как в груди все внутренние органы затиснуло в одну бесформенную палящую груду, руководствовался интуитивными соображениями, что надо додавить — шагнуть с ней через край.
— Сдавайся, Доминика, — напирал, припадая к ее распухшим от такой грубой ласки губам.
— Нет, нет, нет… Се-рёжа… Сё-режа…
— Да, маленькая.
Действовал в рамках своей силы, но максимально осторожно. Поймал пятерней оба запястья Ники, завел ей за голову и пригвоздил к сбившемуся в борьбе покрывалу. Растянул девушку под собой стрункой. Придавил всей тяжестью. Пальцами второй руки зафиксировал подбородок. И, наконец, вторгся во влажные глубины ее рта языком. Пока ласкал, она, продолжая сопротивляться, пыталась вытолкнуть его своим языком. Извивалась всем телом и, будто дикая кошка, свирепо сдирала кожу на тыльной стороне его руки. Позволял, хотя мог бы перехватить по-другому, полностью обездвижить. Осознавал, что эта яростная бойня нужна Доминике.