Янтарная комната
Шрифт:
— Феноменально! — сказал фон Хальденберге, когда Вахтер показал ему открытые панели и фигурки. — Ничего подобного я прежде не видел. Ничего удивительного, что фюрер хочет сохранить её для рейха. Это неповторимо.
— Фюрер? — сдавленно переспросил Вахтер.
— Да. Вам Кортте не рассказал? — Генерал фон Хальденберге рассматривал великолепный расписной потолок. — Мы получили приказ фюрера… От генерал-фельдмаршала Риттера фон Лееба и генерал-полковника фон Кюхлера он поступил ко мне, как к новому хозяину Пушкина. Он так и сказал — «хозяин Пушкина». Вахтер поёжился, будто
— Ротмистр Волтерс?
— Вы уже с ним знакомы? Да, он тоже в этой группе. Руководит отрядом доктор Руннефельд, если я правильно запомнил его имя. Этот Руннефельд, или как там его, имеет особые полномочия от фюрера. Об этом сказано в приказе из ставки фюрера. Этот отряд, как сообщил генерал-полковник фон Кюхлер, должен демонтировать Янтарную комнату. — Фон Хальденберге посмотрел на пол. Наборный паркет из пальмового дерева и палисандра розового и чёрного цветов, вперемешку с сияющими золотом янтарными фрагментами, вызвал у генерала восторг.
— Непостижимо! Какой паркет! Какие же это были мастера, герр Вахтер! У них было время создавать такие произведения, и они не халтурили.
Он вышел из зала, так и не взглянув на Яну, и в коридоре снова задумчиво посмотрел на Вахтера. Видимо, фон Кортте его обо всём проинформировал, потому что генерал вынул из кармана листок и развернул его, помахав в воздухе, одновременно приставляя к левому глазу монокль.
— Чтобы показать вам, какие серьёзные события произойдут в ближайшие дни, я зачитаю этот документ. Это запись в журнале боевых действий 18-й армии, в которую входит мой корпус. Здесь записано следующее: «28 сентября 1941 года, 16:00. Ротмистр Волтерс, которому высшим командованием вермахта поручен учёт произведений искусства в царских дворцах, просит об охране дворца в Пушкине. Он незначительно пострадал от бомбёжек, но может пострадать от неосторожного обращения. Для этого командованию армии поручить службе снабжения предоставить в распоряжение ротмистра Волтерса рабочих и грузовики для эвакуации ценных произведений искусства».
Фон Хальденберге сложил листок.
— Думаю, вам всё ясно? Уже сегодня дворец очистят от армейских подразделений, здесь останется только штаб. Из подразделений снабжения я выделю человек двадцать. Или сколько потребуется. У меня нет только лишних грузовиков, но это мы организуем.
Фон Хальденберге засунул бумагу обратно в карман. Заметив кислую мину Вахтера, он посочувствовал ему, но помощи не предложил. Приказ верховного командования вермахта не обсуждается, потому что за этим приказом стоят Борман и Гитлер. Приказу можно только подчиниться.
— И поскольку дело находится под контролем Гитлера, — добавил он, — вся операция будет проходить под личным наблюдением доктора Руннефельдта, специального представителя Бормана.
— Вы… вы хотите украсть Янтарную комнату… — глухо выдавил Вахтер.
Генерал фон Хальденберге поднял брови и с ужасом посмотрел на него.
— Да что вы такое говорите? — прошептал он. — Не желаю этого слышать! Янтарная комната возвращается домой,
Вахтер кивнул и замолчал. Он подумал о судьбе семьи Вахтеров за прошедшие двести двадцать пять лет, записях своего предка Фридриха Теодора Вахтера: «Король подарил Янтарную комнату царю Петру I! Он, видимо, был пьян. Единственное утешение в том, что мы будем сопровождать комнату до Петербурга. Это нам обещал король. Что с нами будет?» Да, что с нами будет? Что станет с нами без Янтарной комнаты?
— Очень жаль, что приходится вам об этом говорить. — Фон Хальденберге похлопал Вахтера по плечу. Он прекрасно понимал его переживания, но не мог их смягчить. — Здесь вам и генерал фон Кортте не смог бы ничем помочь. Впрочем, кто знает, что с нами будет. Но во всяком случае, Янтарная комната уцелеет. Это должно стать для вас большим утешением.
Вахтер опять молча кивнул. Он подождал, пока генерал уйдёт, и вернулся в Янтарную комнату. Яна испуганно посмотрела на него и, позабыв обо всех предосторожностях, бросилась к нему и обняла.
Он плачет. Михаил Игоревич плачет!
Он вздрагивал, слёзы катились по его щекам.
— Они… они придут… — сказала она, обнимая его.
— Да.
Яна тоже заплакала. Прижавшись друг к другу лбами и обнявшись, как пьяницы, они искали друг у друга утешения и не могли успокоиться.
— О нет, нет, опять! Моя голова до сих пор как в тисках. — Доктор Финдлинг взял у ординарца записку от гауляйтера Коха. Его снова приглашали на вечернюю встречу. Предстояла очередная пьянка. — Я отказываюсь. Я болен. У меня грипп. Ты должна пойти туда и извиниться за меня, Марта.
— Я? Одна к Коху? Никогда! — Марта Финдлинг взмахнула руками. — Кох твой друг, и ты должен сам улаживать с ним отношения, Вильгельм.
— Он мне не друг, я тебе уже говорил!
— Но выглядит именно так.
— Если начну огрызаться на Коха, то меня уволят и через сутки отправят на фронт. Это называется боевым испытанием! Кох патологически заносчив и злопамятен. Убедить его может только болезнь.
— Нет! Нет! Нет! С меня хватит и последнего раза! Он облапал мою грудь!
— Я об этом ничего не знаю. Ты мне ничего не говорила! Вот развратник!
— А что бы ты сделал, если бы я тебе рассказала? Ничего! Кох всесилен.
Марта Финдлинг не преувеличивала. Кох был действительно всесилен.
Когда доктор Финдлинг с унылым видом пришёл к Коху, его закадычный друг Бруно Велленшлаг был уже там. На извинения доктора о том, что у него грипп, Кох весело воскликнул:
— Тогда сначала выпейте тройную порцию, доктор! Я так всегда делаю. Полощу горло коньяком, и все бациллы дохнут! А потом, когда я скажу, зачем вас позвал, вы запляшете как негр. Но сначала тройную порцию…
Доктор Финдлинг мужественно выпил большую рюмку коньяка. Кох и Велленшлаг, хоть и не болели гриппом, составили ему компанию. И тогда Кох с видом победившего гладитора сообщил первую радостную новость.