Янтарная комната
Шрифт:
При осаде Мариенбурга, находящегося в руках шведов, ее заметил генерал Шереметев. Она была служанкой саксонского пастора Глюка, тот собирался отправиться в Москву. Своей фамилии она не знала, как не знала и своего отца.
— Как меня зовут? — переспросила она Шереметева, когда тот спросил её имя. — Меня называли то Екатериной Василевской, то Екатериной Трубачёвой. Мне всё равно, как меня зовут на самом деле. Разве это важно для работы? Я мою, готовлю еду, пеку, наливаю и обслуживаю, убираю и глажу бельё, поддерживаю порядок в саду и ухаживаю за скотиной.
— И каждую ночь с мужчинами… — произнёс генерал.
— Такого не было. Поэтому
Но она прибыла не в Москву, а в Петербург. Генерал Шереметев взял её с собой, чтобы она гладила его рубашки.
Так Екатерина Василевская — этим именем она решила теперь называться — дочь неизвестного литовского крепостного и служанки, оказалась в Петербурге. Там её и увидел всемогущий Меншиков. Она стояла на лестнице и мыла окно. Меншиков, знаток женщин, сразу обратил внимание на её фигуру, ноги и икры, талию и пышную белую грудь, а она кокетливо ему улыбнулась.
Чтобы остаться в хороших отношениях с Меншиковым, Шереметев решил подарить ему Екатерину. Теперь она, военный трофей генерала, гладила рубашки князю, мяла по ночам его простыни, и не было женщины более красивой, прелестной и дерзкой.
У князя Меншикова её увидел царь. Без лишних слов он взял служанку себе, а когда Меншиков через две недели попросил Петра вернуть её, царь сказал, что Екатерина починила и погладила так много рубашек, что он решил ее оставить.
После того как Пётр I женился на ней, Екатерина стала могущественной царицей, которая была, возможно, единственным человеком, который осмеливался иметь другое мнение, имела светлый ум и давала разумные советы. Она лично вязала для мужа шерстяные чулки, никогда не требовала от него ничего необычного, жила вместе с ним в деревянном дворце, сушила промокшую от морской воды одежду Петра, выходила с ним в море возле Петербурга и оставалась всё такой же простой, даже став царицей.
Однако была и другая Екатерина — в шёлковых платьях с жемчугом и драгоценными камнями, с придворным штатом, состоящим из княгинь, графинь и просто очень красивых придворных дам. Она сияла на праздниках, и когда во дворце Меншикова проходили роскошные приёмы, а в саду запускали чудесные фейерверки, которые Пётр очень любил, князь склонял голову перед своей бывшей служанкой, признавая её царицей.
Царица появилась перед Вахтером в скромном платье, которое обычно носила, когда не выполняла официальных обязанностей. Она выглядела, как обычная женщина из рабочей семьи, немного располневшая от родов, с внимательным, всё замечающим взглядом.
— Собираешься всё здесь перестроить?— спросила она Вахтера. — Оборудовать Янтарный кабинет? Царь рассказывал мне об этой комнате. Как она выглядит?
— Это трудно объяснить, надо видеть, ваше величество. Этого не передать словами.
— Так красиво?
— Как солнце, отражённое в тысячах золотых камней.
— Тогда установи её, — кивнула Екатерина. — О красоте можешь рассказывать в любое время.
На четвёртый день работ, когда снесли стену и рабочие приступили к разборке деревянных перекрытий между этажами и начали обшивать стены деревом, появился царь. На нём были рабочие штаны в пятнах, рубаха из грубой ткани и кожаный фартук, тоже весь в пятнах. В руках он держал рубанок и пилу. За пояс фартука были
— Какие же лентяи здесь работают! — воскликнул он громовым басом. — Я покажу вам, как должен работать плотник. Поучитесь сначала в Голландии, прежде чем прикасаться к доске! Фёдор Фёдорович…
— Я здесь, ваше величество.
Вахтер подошёл к царю.
— Ты здесь старший. Показывай, что мне делать! — Он положил инструменты на пол и потёр руки. — Не церемонься и дай мне задание. Я сейчас опять Питер, плотник. Бог свидетель, как это прекрасно!
Две недели, по три часа каждый день, царь работал вместе со всеми, устанавливая Янтарную комнату. И трудился не хуже, чем самые хорошие петербургские столяры. Вместе с инструментами он приносил и внушающую страх трость из испанского тростника с вырезанным своими руками набалдашником из слоновой кости. Трость часто прогуливалась по спинам других столяров, если Петр замечал искривлённый гвоздь, косую доску, невертикальные стыки или неровные угловые соединения.
— В Голландии вас всех утопили бы, как слепых котят! — ворчал он на них. — И такие идиоты строят мой город? Да он обрушится, теперь я уверен! Вы все закончите свою жизнь на виселице, на колу, на колесе, под кнутом.
Это была тяжёлая работа, но уже через одиннадцать дней комнаты перестроили так, что получился один зал с нужными для Янтарной комнаты размерами. Стоящие в конюшнях огромные ящики открыли, панели, фигурки, цоколи, карнизы и орнаменты осторожно разложили и осмотрели. Как ни странно, ничего не сломалось, несмотря на тяжелый путь от Берлина до Петербурга.
— Осторожно! — предупреждал Вахтер всякий раз, когда бесценные панели переносили из конюшни во дворец. — Осторожно! Внимательнее, не будьте болванами…
— Это и ко мне относится? — спросил Пётр I. Он один нёс на плечах огромный фрагмент цоколя, такой обычно доверяли троим. Петр был очень силен.
— Ваше величество… — Вахтер умоляюще сложил руки. — Конечно же нет! Только к другим!
— Говори прямо, если я делаю что-то не так. — Царь двинулся дальше с цоколем на плечах. — Если будешь врать, получишь кнута!
Вечером усталый Вахтер пришёл домой. Из кухни доносились запахи кислой капусты и окорока. Адель с закрытыми глазами привалилась к стене. Мориц, этот Цербер, тихо повизгивал перед ней.
— Адьюшка, что с тобой? — За несколько недель Вахтер достаточно изучил русский язык, чтобы говорить целые предложения. Прежде всего он научился ругаться, когда слышал, как они ругаются между собой во время работы. Он обнял Адель, погладил и понял, что она совсем ослабела.
— Это было слишком для меня, Фриц, — произнесла она почти шепотом. — Море, сани…— Она положила руки на выпирающий живот и умоляюще посмотрела на Вахтера. — Ребёнок… я его больше не чувствую… он не шевелится… во мне всё стихло… Я боюсь...
Страх охватил и Вахтера, когда он увидел состояние жены.
— Я позову врача! — сказал он, не находя слов утешения. — Приляг, Дольхен и лежи спокойно. Может, всё не так плохо.
Придворного лекаря Бенджамина ван Рейна из Амстердама, которого Пётр I привез из последней поездки в 1716 году, рекомендовали Вахтеру, как хорошего врача. Он был очень предупредительным, зная, что царь наделил немца особыми привилегиями.
Когда Вахтер вернулся в свою квартиру, Адель лежала на кровати с температурой и распухшим языком. Казалось, она уже не понимает, что происходит.