Япония, японцы и японоведы
Шрифт:
Так же ведут себя в Японии и служащие "сил самообороны", пребывающие в казармах или на военных базах. И ведут они себя так в соответствии с указаниями своих начальников-генералов, считающих в наши дни целесообразным не одевать в военные мундиры ни офицеров, ни солдат во время их пребывания вне своих воинских частей. Вот поэтому-то вы, дорогой мой земляк, и не встретили на улицах Японии людей в военных мундирах. Но это не значит, что в этой стране нет армии - она есть и по своей боеспособности она превосходит армии других стран Азии. Есть и генералы, и офицеры, и солдаты, служащие по найму за большие деньги, и выполняют они свои воинские обязанности там, где требуется, наилучшим образом.
Не уверен, разубедил ли я тогда своих случайных собеседников-земляков в их скороспелых умозаключениях по поводу мнимого отсутствия в Японии сколько-нибудь
Но эта беседа с соотечественниками побудила меня в дальнейшем чаще направлять в Москву информацию о "силах самообороны" и военной политике правящих кругов Японии. Цель этой информации состояла отчасти в том, чтобы обратить внимание наших читателей на вопиющее несоответствие реальной японской действительности тексту конституции Японии, содержащему утверждение, будто эта страна "на вечные времена отказывается от войны как суверенного права нации" и будто для достижения этой цели "никогда впредь не будут создаваться сухопутные, морские и военно-воздушные силы, равно как и другие средства войны"67.
Была у меня тогда и вторая цель написания сообщений о военной политике правящих кругов Японии. Она состояла в разъяснении читателям того, что военная политика Японии шла вразрез не только с мирной конституцией страны, но и с общим ходом развития международных отношений, с тенденциями к разрядке международной напряженности, к отказу от "холодной войны" и ко всеобщему разоружению, которые стали намечаться во второй половине 80-х годов под влиянием договоренностей между Советским Союзом и США о частичном сокращении ядерных вооружений.
Мой приезд на журналистскую работу в Токио весной 1987 года в какой-то мере совпал по времени с первыми шагами М. Горбачева, направленными на реализацию подсказанных ему его окружением идей "нового мышления". Отражением этих идей стал курс тогдашнего советского правительства на отказ двух мировых лагерей от их жесткого противостояния, на сокращение обоими лагерями своих ракетно-ядерных вооружений и на их политическое и идеологическое примирение. Тогда в этом горбачевском "новом мышлении" я видел вполне разумную альтернативу дальнейшему опасному для человечества обострению "холодной войны" и угрозе непредвиденных ядерных столкновений.
Не было у меня тогда сомнений и в том, что руководитель Советского Союза выступал со своими мирными инициативами после досконального изучения всех возможных последствий их претворения в жизнь. Я был уверен, что советские военные эксперты проводили в преддверии каждой из этих инициатив тщательную выверку всей доступной им информации, с тем чтобы предлагавшееся снижение уровней вооружений Советского Союза и США не обернулось бы односторонними потерями для нас и выгодами для американцев, чтобы равновесие сил между двумя противостоявшими один другому военными лагерями не было нарушено с ущербом для нашей страны.
Поначалу такая моя уверенность получала вроде бы подтверждение в ходе начавшихся переговоров двух стран. Однако к концу 80-х годов меня стали тревожить сомнения в том, не слишком ли торопились Горбачев и его советники, не слишком ли доверялись они голословному "миролюбию" США и их союзников. Но и тогда я еще не мог предполагать, сколь недальновиден и опрометчив был кремлевский поборник "нового мышления", готовый, как выяснилось в дальнейшем, ради сомнительной славы "великого миротворца" поступаться национальными интересами и безопасностью своей страны. Подозрение пришло ко мне лишь в 1991 году. А до той поры, как и большинство других моих соотечественников, я доверялся и Горбачеву, и его военным экспертам, которые были призваны и обязаны выверять и просчитывать все возможные результаты тогдашних односторонних шагов Советского Союза в сторону сокращения своих вооружений.
Откровенно говоря, уже тогда "мирные инициативы" Горбачева, явно рассчитанные на широкий международный резонанс, не вызывали у меня безоговорочного восторга: уж слишком торопливо одну за другой вываливал он их из своего портфеля, уж очень заметно просвечивало в них амбициозное стремление срывать как можно больше аплодисментов мировой аудитории.
Больших надежд на эти инициативы у меня не возникало, а шумиха и суета дипломатов, связанная с ними, действовали на меня утомляюще. Ведь нам, зарубежным журналистам "Правды", как и другим журналистам, вменялось в обязанность безотлагательно направлять в редакцию газеты отклики местной печати и общественности
Но что меня настораживало уже тогда: если представители партий оппозиции и широкой общественности выражали обычно согласие с горбачевскими инициативами, то представители правительственных кругов и правящей либерально-демократической партии Японии, за немногим исключением, высказывались далеко не однозначно. В их репликах сквозил чаще всего скептицизм и недоверие к курсу Кремля на всеобщее разоружение. Смысл их высказываний сводился к тому: "Хотите разоружаться - разоружайтесь, мы будем рады, но сами от разоружения воздержимся, так как не верим в искренность ваших мирных инициатив. Соотношение сил пока не в нашу пользу, и поэтому Японии не стоит вносить каких-либо корректив в свои военные программы".
Иллюстрацией тому мог служить ход дискуссий на встрече лидеров семи ведущих стран капиталистического мира, состоявшейся в июле 1988 года в Торонто. С одной стороны, в принятой там "большой семеркой" декларации появились намеки на готовность США и их союзников идти на дальнейшие переговоры с Советским Союзом по проблемам, связанным с сокращением угрозы ядерной войны. С другой стороны, однако, выявилось предвзятое отношение некоторых участников названной встречи к Советскому Союзу и их настороженное отношение к идее сокращения всеми ведущими странами своих ядерных арсеналов. В первую очередь это относилось к японским руководителям: премьер-министру Такэсита Нобору и министру иностранных дел Уно Сосукэ. Как ясно было видно из комментариев японской печати, в отличие от некоторых руководителей западных стран Такэсита и Уно продолжали оставаться сторонниками прежнего "холодного" и "жесткого" подхода к Советскому Союзу. Об этом говорили хотя бы утверждения Такэситы, что-де "перестройка", проводимая руководством СССР, "никак не сказалась на советской политике в Азии". Более того, японский премьер-министр убеждал остальных членов "семерки" в каких-то экспансионистских устремлениях Советского Союза. При этом он говорил о мнимом "наращивании" Советским Союзом боевой мощи своих вооруженных сил вблизи Японии - на так называемых "северных территориях". Цель подобных высказываний, как утверждали японские комментаторы, заключалась в том, чтобы "предостеречь" страны Запада от доверчивого отношения к Советскому Союзу.
Сообщая в те дни в своем комментарии в Москву о нежелании японских руководителей идти навстречу советским мирным инициативам, я писал тогда: "Поистине парадоксальная ситуация: когда впервые появляется реальная возможность поэтапной ликвидации ядерного оружия, правительство Японии единственной страны, испытавшей ужасы атомных бомбардировок,- открыто склоняется в поддержку доктрины "ядерного сдерживания, ориентирующей мир на бессрочное сохранение варварского оружия". В виде свидетельства тому я процитировал в том же комментарии речь Такэситы, с которой он обратился в те дни к офицерам японской академии обороны. "Факты подтверждают,говорилось в этой речи,- что современное международное сообщество, а также мир и безопасность во всем мире существуют лишь благодаря сдерживающему балансу сил, включающему атомное оружие".