Шрифт:
Пролог
У каждого свои привычки и слабости.
Вот, я вам скажу, у меня есть друг. Тоже непоседа. Так дай ему обязательно машину поменять. Раз в год. Лучше два. А иначе никак. Иначе – не по правилам. Причем одну именитую на другую именитую. Но другую.
Ну, может, в детстве в машинки не наигрался в песочнице. Может, кто тогда не сменял ему фирменную машинку на его советских солдатиков. Он сам не знает. И никто не знает. Старик Зигмунд знал, но ему не сказал. Потому что умер раньше, чем тот родился. Остались только труды и последователи. Но у нас к ним обращаться не принято. Меняться можно. Вот и меняет. И что интересно – совершенного (это я про машины) ничего нет.
Например, была у него одна немецкая особа, величавая до безобразия, чуть ли не самая скоростная серийная. Он нас с женой на ней как-то подбросил через всю Москву. Из Чертаново в Свиблово. Минут вроде бы за шесть. Я, когда вылезал из неё, ещё боялся ногой мимо асфальта промахнуться, всё мне казалось, что он куда-то убегает. А жена нормально так вышла, покачалась немного, но не упала, только замолчала потом надолго. Подбросил, как зашвырнул!
Так вот, задымила она у него однажды под капотом. Прямо посреди города. Насилу успел остановиться, выскочить и затушить. Что-то там в проводке замкнуло. Мы его ещё тогда пожарником прозвали. Сменял.
Другой раз у него тоже немка была. С ещё более громким именем. Настолько громким, что у нас уши закладывало, как в самолёте при взлёте. Сама маленькая такая, а под капотом – табун в триста пятьдесят лошадей. И когда этот табун нёсся по нашим, а вы знаете каким, дорогам, то под низкопосаженным днищем великолепно искрило, как во время праздничного салюта на Воробьёвых горах. Это и был праздник, потому что каждая из этих трехсот пятидесяти лошадей била своими четырьмя копытами по нашим, и Вы уже знаете каким, дорогам. Била причём так, что казалось, скоро разорвёт это днище, как Тузик грелку. Сменял и её.
Был у него и огромный пруссак с женским именем, напоминавший мне сигару размера Черчилль. Благородно и грузно буксовал при выезде из заснеженного московского двора. Фанфарон ещё тот, а привод – задний. Это ведь ему не по родным прусским дорогам скакать. Вот и елозил на копчике по нашему снегу, как пастор Шлаг на лыжах.
Следующий герр-геленваген имел мощный клаксон, как у электрички, и был прозван моим другом табуреткой за неотёсанный экстерьер. Врываясь к нам на дачу, любил попугать соседей, включая сирену за километр до ворот. Местные жители и лягушки (дача у нас на болоте) со страху прыгали врассыпную, а он, раскланиваясь со всеми, приговаривал:
– Да это я на своей табуретке скачу! Здрасьте!
Мы быстрее бежали открывать ворота, пока оголтелый машинист своей электричкой не напугал всю округу. Табуретка постоянно ломалась, и фирменная станция техобслуживания радушно принимала гостя. Сотрудники станции щедро поили его кофе, пока чинилась машина, фальшиво уговаривали не переживать и добросовестно тянули деньги за ремонт. Когда же автоматическая коробка передач, будучи на ремонтной гарантии, сломалась в очередной раз, переживать стала уже станция. Но не долго.
На смену табуретке пришел тучный японец. Кстати, о Японии. Я о ней постепенно и рассказываю. Страна регулярно восходящего и наша соседка…
Японец был всем хорош. Не ломался, не кривлялся. Чистый самурай. Но не резвый, с ленцой. Чуть-чуть. Самую малость. Сменил и его.
Вот сейчас я пишу, вы читаете, он меняет. Наверняка. Либо задумал поменять. А иначе никак. Иначе без радости. Иначе – немножечко нервный.
То же и я. Дай сбежать из любимой страны. Не насовсем, конечно. Боже! Хорошо, что вы не успели подумать не элегантно! На недельку-другую. Раз в год. Лучше два. И не на песочек там, знаете ли, под знойное солнышко. Нет-нет. На песочек, под солнышко – само собой. А именно – походить, побродить, на людей посмотреть. Как живут, чем живут? Подышать их воздухом – и обратно. К милым сердцу нашим проблемам. Причём обязательно обратно. В этом и смысл. Чтоб возвращаться. Потому что Родину любить – это не горячие приветы оттуда посылать! О, как! Этого я и сам от себя не ожидал. Разнервничался, заистерил…
К слову, о цивилизации. Как-то были в Германии, а там чистота – до противного. И на автобане, если из окна передней машины окурок вылетает – не иначе русский мчится. Потому что это – по-нашему! С тех пор я – только в пепельницу, пепельницу – в урну.
Или – ремни безопасности. У нас же на дорогах пристёгиваться не принято, даже зазорно. Только перед постом ГАИ мы себе разрешаем где-нибудь в области кокетливо накинуть ремешок на плечико. Короче, я пристёгиваюсь, мне нравится.
Мне вообще нравится жить по правилам, своего рода инструкциям. Если эти инструкции логичны и целесообразны.
Одни инструкции за меня придумало общество. Причём многие из них – задолго до меня. И я готов представить, насколько они исторически выстраданы. Поэтому я знакомлюсь с ними и с благодарностью принимаю. Или с благодарностью не принимаю. Скажем, если не догоняю. Опять же в силу моей образованности и интуиции. Другие инструкции я придумываю сам. Или подсматриваю у других, т. е. ворую. Потому что вовремя украсть – это не украсть, а унаследовать. Я и наследую, как могу. Одним словом – наследник.
Где мы с женой только не наследили? По Европам разным, даже в Америке и Африке понаоставляли свои следы, а Восток – упустили. И чтобы восполнить пробел, взяли и отправили себя в Японию. Не с бухты-барахты, конечно, а прямо, как барон Мюнхгаузен себя за волосья из болота тащил – т.е. самостоятельно и без лишних выкрутасов.
За годы сознательной жизни начитались про этих низкорослых островитян основательно, пообщались с их видными представителями, как Куросава, Китано, Миссима, Мураками, и другими посредством их же фильмов и книг, попрыскали на себя для убедительности продукцию Ямомото и, просветлённые, отправились на них посмотреть. Чтобы ещё основательнее понять.
Предупреждали, правда, в разные времена различные умники, дескать, чем дольше у них живёшь, тем меньше их понимаешь. А нам долго не надо. Полторы недели, не больше. Для начала. Чтобы не затормозить понимание. Впечатлениями поделиться с однополчанами. Вот и делюсь. Что ж, полетели!
Полетели мы, как водится, самолётом Аэрофлота. Как ни нахваливали нам JAL (Japan Air Lines), как ни расписывали нам все их полётные прелести, не изменили мы родному флоту.
Вы скажете – из экономии. Вот и весь патриотизм. Хорошо, не скажете. Подумаете. И мы ответим. Да, из экономии. И экономклассом. Хотя цену нам любезно предложили одинаковую – что на JAL, что на Аэрофлот. Просто JAL летает по определённым дням, а Аэрофлот ежедневно. И нам было удобно лететь последним.