Японский гербарий
Шрифт:
— Я слежу за событиями в мире, читаю газеты. Миссис Салли Стилвотер вместе с другими женщинами сделала «Одеяло Мира», на котором вышиты портреты детей из разных стран. Знаменитое американское «Одеяло Мира». Там есть и портреты твоих дочерей. И активистки возят его по разным странам. Недавно они были в Восточной Европе и произвели фурор. Их принимали, будто представителей Госдепартамента.
Кен засмеялся.
— Совершенно верно. Салли приехала невероятно счастливая. Она никогда не думала, что может дать столько интервью — в Варшаве, в Софии, в Праге. Но, Зигни, это все так далеко
— Почему я слежу за твоей жизнью? Потому что ты всегда со мной, даже если далеко от меня. Знаешь, у меня странное чувство, будто ты уехал в далекую длительную экспедицию.
— Ну, если жизнь как таковую считать большой экспедицией, то да…
Зигни засмеялась.
— Как все-таки странно… Мне кажется, ты вернешься из нее. — И мысленно добавила: ко мне.
Больше они не говорили ни о чем, кроме мальчиков. Сыновья радовали их.
— Наверное, нам стоит познакомить Питера и Зигфрида с твоими дочерьми, — сказала Зигни, прощаясь с Кеном.
— Да, конечно. Девочки здорово повзрослели. Между прочим, — он усмехнулся, — Салли собирается сделать из них таких же активисток, как сама.
— Правда?
— Она намерена взять их с собой в предстоящую поездку.
— Это хорошо. Старшей уже шесть?
— А младшей почти пять.
Она кивнула.
— Желаю удачи, Кен.
Они распрощались. Кен улетел в Штаты, а Зигни снова вернулась в Арвику.
А потом снова работа, поездки к издателю, радость от вышедших книг. Но почему она сидит сейчас и все это вспоминает? Все уже в прошлом. Прошлое — это опавшие листья, мириады опавших листьев. Еще не сгнивших, но уже тронутых тлением. А может, еще не все опали и не сорвался последний лист, не упал, медленно кружась и оседая на раскисшую землю осеннего сада или на влажную зелень утреннего газона? Зигни передернула плечами.
Если этот лист — она сама, то она еще держится.
Что такое след, который человек оставляет на земле? — не впервые спрашивала себя Зигни. Неужели дети, которые живут после тебя и дольше тебя? Кто вспоминает о детях американца Билла Рэдли? О Сэре, о ее сестрах, которых сама Сэра вряд ли хорошо помнит? Вспоминают дела человеческие. Помнят ботаника Билла Рэдли, который прославил городок Вакавилл на все времена.
Могла ли она, Зигни, знать, что рожденный ею ребенок будет болен? Разве это зависело от нее, и только от нее? Нет. Но перевод японских стихов, если так можно выразиться, здоров, потому что его здоровье зависит от нее одной.
Так что же дальше? Дальше… У нее дети, у нее наверняка будет новая работа, новые переводы с японского. Конечно, уже не такие, как «Собрание мириад листьев». Она должна считать себя избранницей богов и быть благодарна снизошедшему на нее счастью.
Ну а личная жизнь? Любовь? В мире все проистекает из любви, это ясно. И чем сильнее любовь, тем больше удовольствия от жизни. После развода с Кеном Зигни могла принять руку и сердце не раз — потому что мужчины, увидев Зигни, которая с годами стала не просто красивой, а невероятно женственной, словно оттого, что постигла мудрости любви сотен мужчин, хотя и на бумаге, и узнала отзыв на эту любовь сотен женщин, — замирали, увидев
Но у меня есть Кен. Только с ним буду я всегда. Однако он ведь не восточный шейх, чтобы иметь гарем, одернула себя Зигни. И потом, если он сам развелся со мной, значит, я ему не нужна, пыталась уговорить она себя, но чувствовала фальшь в своих рассуждениях.
Чепуха, говорила она себе.
— Чепуха. Все это чепуха, — именно так она ответила Тревору Макхикни в последний день пребывания в Санта-Фе.
Он с усмешкой посмотрел на нее и помчался вниз с горы, словно уносясь от роя пчел, с которым больше не мог справиться. Наверное, решил, что Зигни может закусать его до смерти, как десяток пчел…
А она смеялась. Да почему он злится? Ему было ясно сказано: ничего не выйдет. Впрочем, пускай злится, но на самого себя, на собственную мужскую самонадеянность.
Зигни встала с кресла и сходила за телефоном. Надо поговорить с Энн. Рассказать о чудесном отдыхе в горах и посмеяться над Тревором, этим горнолыжным поклонником.
— Ну, тебе понравилось, как я вела себя с ним? — спросила Зигни, закончив свой рассказ. — Видела бы ты этого ирландца, когда он мчался от меня с горы! — хохотала Зигни. — Скажи, у тебя есть знакомые ирландцы?
— Есть, Зиг. Точнее, я имела с ними дело.
— Наверное, тебе, истинной англичанке, было бы трудно с этими ненормальными, — со смешком предположила Зигни.
— Не без того, — согласилась Энн.
— Слушай, Энн, ты знаешь про меня абсолютно все. Но я ничего не знаю о твоем прошлом. Ты никогда не рассказывала мне о себе.
— Прошлое — в прошлом, Зиг. Меня прежней уже нет. Так что не о чем рассказывать.
— Какая ты упрямая, Энн. А я тебе все рассказала, даже про моего горного поклонника.
— И очень хорошо сделала. А сейчас давай прощаться, Зигни. Спокойной ночи. Уже поздно.
Глава двенадцатая
Катастрофа
Ну что ж, все ясно, решила Энн. Эксперимент с участием Тревора подтвердил мои подозрения: Зигни нужен только Кен.
Она выдвинула ящик письменного стола, достала металлическую коробку и открыла ее. Там лежала маленькая телефонная книжка с розовым фламинго на обложке. В ней записаны телефоны, которые могли в любой момент соединить ее с прошлой жизнью. Энн наугад открыла книжку и сразу увидела нужный номер. Набрала. Долго не отвечали. Потом отозвался сонный голос.
— Ну?
— Пэт? Это Энн.
— Ох, я тебя не узнала! Говори.
— Что, были гости?
— О, если бы это можно было так назвать! — Женщина хрипло рассмеялась — Это был кошмар.
— Могу представить.
— Думаю, нет. Они были как голодные волки. Мои бедные девочки остались без сил.
— А сейчас они где?
— Улетели к себе.
— Нужно с ними связаться.
— Кому нужно? Тебе? — Голос взвился на две октавы.
— Да, но не для того, о чем ты думаешь.