Ярлыки
Шрифт:
Рванув в конец коридора, пилот старался выжимать из своих ног максимум. Никто не гнался за ним, но обращать внимание на такие странности было просто некогда. Все свои усилия беглец прикладывал на поиски какого-то знака, который указывал бы на кабинет «важной шишки», планируя поднять шум прямо под его дверью. И уж тогда пусть ловят – отвертеться от беседы у них все равно не получится.
Спустя пару мгновений охотник заметил скопление людей в дальнем конце постройки и направился к ним. Толпа собиралась возле арки, которая была больше других, существенно превышала размеры среднего человека и целиком состояла из пластикобетона. Должно быть, это и был зал судебных заседаний, где начинался очередной процесс. Ну а если нет, то человек, сидящий за такой дверью – не худшая кандидатура для переговоров.
Врываясь в толпу, беглец вдруг понял, что его план на грани срыва. Преимущества неожиданности больше не осталось,
Внезапно включившиеся мониторы и система проекторного вещания прервала динамический спектакль, и заставила всех его участников замереть на своих местах. Рэм не успел совершить всего 2-3 шага, чтобы добраться до заветного кабинета и, как и все застыл, впившись взглядом в ближайший загоревшийся экран. На нем появилось вытянутое, покрытое мелкой рябью желтовато-зеленое лицо уже далеко немолодого человека в церемониальном комбинезоне. Словно отдавая долг обществу, он монотонным и натруженным голосом зачитал приговор. При этом на лице диктора не отражалось не единой эмоции. Если на минуту забыть, что на чаше весов лежала жизнь человека, то легко было подумать что этот мужчина с обвисшей кожей и потухшими глазами упражняется в чревовещании в собственной уборной. И можно было сколько угодно напрягать слух, пытаясь вычленить из длинной речи какую-то логически понятную и рациональную конструкцию – все было тщетно. За плечами этого видавшего виды буквоеда явно стояли годы, или даже десятилетия службы в пенитенциарной системе, со всей ее рудиментарной любовью к помпезности и официозу.
… «Согласно межрегиональному соглашению корпораций, номер 279, … (далее следовал очень длинный список договоров, пактов и прочей формальщины, на которой худо-бедно держался весь мировой порядок), подсудимый признается виновным по всем 23 пунктам обвинений, принимает на себя полноту вины за тройное убийство, и приговаривается к высшей мере наказания».
«23 пункта… Высшая мера…» – мысли нехотя формировались в общий ком, который норовил рухнуть на плечи многотонным гнетом – «ОПОЗДАЛ!». Рефлекторно кинув взгляд на хронограф, пилот понял, почему заседание завершилось так внезапно. Его собирались транслировать в записи, когда подсудимого уже уведут и никакого риска протестов со стороны не будет. От осознания этого Рэма захлестнула буря эмоций, которая напрочь лишила его боевого настроя и сил. «Ну, вот и все… Я не успел предотвратить трагедию и утратил свой шанс все исправить» – неосознанно он преодолел последние метры, отделявшие его от двери, и дернул ручку. И к своему великому удивлению обнаружил за ней пустое помещение размером не больше его каюты на Базе. В этом маленьком кабинете, не считая охраны и пленника, не было живых людей, только экраны, которые висели на дальней стене и транслировали разных членов процесса. Весь суд проходил в порядке телевизионного моста между всеми более-менее важными его участниками.
Развернувшись, Рэм добежал до следующего кабинета, открыл его и увидел аналогичную картину – пустую комнату с экраном, с которого испуганно косилась какая-то женщина в странном наряде. Стоило ему только переступить порог, картинка исчезла, а на стене зазвонили колокольчик сирены. Пилот замер, вслух рассыпаясь в ругательствах. Он проклинал себя за то, что не подумал об этом сразу, это же так логично – избежать скопления чиновников в одном здании и позволить им вещать из тщательно защищенных убежищ. И тут он окончательно понял, что проиграл. В отличие от живого человека, который просто не сможет не выслушать смутьяна, ворвавшегося к нему на прием, работающий удаленно может «выйти» из кабинета простым нажатием кнопки.
Погруженный в свои мысли, Рэм не сопротивлялся чьим-то сильным рукам, которые вцепились в него и тащили назад в толпу зевак. Вяло отмахнувшись локтями, он попытался отыскать того самого парня, наблюдение за которым перевернуло всю его жизнь. Это казалось единственным не лишенным смысла действием, и Рэм изо всех сил таращил глаза, заглядывая то в одно лицо, то в другое. Но он всякий раз натыкался, то на затылок, то на чей-то могучий торс. Удалось осуществить задуманное только тогда, когда прямо перед ним приставы провели по коридору осужденного. Это был совсем еще мальчишка с острыми скулами и большими глазами. Тяготы взрослой жизни уже успели отпечататься на его лице, но они еще не сделали его черты суровыми и грубыми, как это бывает у зрелых мужчин. Таких юных ребят на Базе практически не встречалось – до достижения 30 человек не покидал учебного центра, приобретая необходимую специализацию.
От увиденного Рэм еще больше стушевался, ощущая в глубине души что-то среднее между тревогой, беспокойством и злостью. И быть может, если бы на арестанте были цепи, наручники, или усмирительный обруч, то это самое чувство разгорелось бы в настоящий пожар, и толкнуло бы пилота на последний необдуманный поступок. Но руки парня, абсолютно свободные от оков нервно подрагивали в последней попытке разума переварить случившееся, и висели как две безвольные плети.
В очередной раз попытавшись локтем отмахнуться о кого-то, кто старался увести его в сторону, Рэм внезапно ощутил резкую вспышку боли между лопаток. Обессилено валясь на пол, и зачем-то пытаясь сопротивляться этому, пилот увидел, что у него за спиной со странной улыбкой замер худощавый мужчина средних лет, а с дальнего конца коридора спешили еще двое таких же в плащах до колен. Вся эта компания ни капельки не походила на полицейских, преследовавших пилота на пути в зал суда. Он попытался что-то выкрикнуть своим ловцам, но последовавший второй, а затем и третий удар, окончательно расставил все точки над «Р»…
Глава 4. Изнанка мира
Рэм приходил в себя медленно, с тяжелым боем отвоевывая у подсознания право управлять телом. Ощущения пока отсутствовали, и вся окружающая реальность сводилась к безразмерной черной пустоте. В ней, гонимый страхом погаснуть навсегда, порхал маленький огонек сознания. Практически незримый на фоне окружающего мрака, он отчаянно метался по бесконечности пространства в бесплотных попытках познать себя, и то и дело норовил погаснуть, задавленный каким-то жутким гулом, изредка перерастающим в раскаты грома. Иногда казалось, что эта ужасающая какофония – единственное, что осталось от прежнего мира, и нет ничего такого, за что стоило бы цепляться. Расслабься, потрать последние киловатты души на воспоминание той жизни, которую прожил… Но Рэм не сдавался. Борясь с хаосом и сумятицей, он настойчиво лепил свое Я, как скульптор лепит шедевр из грубых кусков неотесанной глины. И «кусок за куском» его свечение вспыхивало все сильнее, все ярче, постепенно разгоняя тьму и разбивая ее на вереницу отдельных обрывчатых теней.
Целую вечность спустя к сгустку сознания добавился другой, более увесистый, который позиционировал себя как «тело». Из этой грубой, и сбитой в один липкий ком массы пришлось долго и упорно вычленять отдельные органы и конечности, и Рэм потратил еще несколько столетий, пока, наконец, смог пошевелить рукой. Совсем не так он представлял себе знакомство с Твердью. Конечно, надеяться на фанфары и оркестр не приходилось, но быть избитым в первый же день – это уж слишком. Хотя, не все сложилось столь уж печально. Например, горизонтальное положение тела внушало определенную долю оптимизма, ведь гораздо приятнее приходить в себя лежа, чем подвешенным, скажем, головой вниз. А могло ведь выйти и так…
Освещение в комнате было непривычным. На Базе мягко светились сами стены, тут же свет исходил откуда-то сверху, имел чрезмерную мощность и точечную направленность. Из-за этого попытки осмотреться вызывали резкую боль, и от них пришлось на время отказаться. Сосредоточившись на внутренних ощущениях, Рэм понял, что досаждает ему больше всего – воздух. Он был слишком чист, и, кажется, содержал чрезмерное количество кислорода. Такая атмосфера могла присутствовать на звездолете с неправильно настроенным рециркулятором, и беглец на секунду испугался, что его отправили в депортацию. Но он быстро пришел в себя, вспомнив, что у жителей Тверди нет космических кораблей, и о его происхождении здешние обитатели ничего не знают. Посмеявшись про себя такому мимолетному приступу страха, пилот попытался вернуть мыслям былую четкость. Он определенно оставался на планете. Вот только где?
Головокружение мешало находить правильные ответы и задавать нужные вопросы, поэтому задвинув все прочее на второй план, Рэм сконцентрировался на дыхании. Посредством непродолжительной борьбы с испуганным организмом ему удалось взять правильный ритм, и выйти на нужную глубину вдоха. С этим голова постепенно прояснилась, а мысли перестали бесплотными призраками мелькать перед внутренним взором. Но затишью не суждено было воцариться на этом поприще – с возвращением самообладания вернулась и боль. Словно опомнившись, она впилась в тело сотней каленых иголок, пронизывающих все естество от макушки до пяток. Но и этой напасти Рэм не планировал сдаваться. Головная боль была его давним, и хорошо знакомым другом, с которым он умел договариваться. Немного расслабиться, немного напрячься, отдать противнику на временное пользование макушку, но отобрать виски… Вираж за виражом беглец уверенно выводил корабль своего сознания на ровную орбиту, и несколько минут спустя уже был способен к полноценному анализу ситуации, в которой оказался.