Ярмарка безумия
Шрифт:
Крылова опустила ее на пол и позвонила. Дверь открыл Ампилогов. Он хмуро посмотрел на соседку, нехотя поздоровался. При этом на жену он даже не взглянул. И тогда Крылова поняла: он знал, что его жена валяется пьяная перед дверью! Знал, но не собирался ничего делать.
И тут произошло невообразимое. Ампилогова вдруг зашевелилась, а потом на четвереньках, что-то бормоча, поползла через порог в квартиру. А Ампилогов размахнулся ногой и изо всех сил пнул ее. От удара она растянулась на полу, а потом поднялась и опять принялась ползти. Ампилогов шел за ней следом и смотрел на нее, ползущую, неотрывно…
«- Я бросилась домой, - продолжала Крылова.
–
А с Ампилоговым я потом не могла даже здороваться. Он тоже при встрече со мной отворачивался. Но однажды остановился и пробормотал, что просит извинить его за тот случай… И добавил: вы не представляете, как я устал от этого!
– От чего этого?
– Я не знаю, - покачала головой Крылова.
– Простите, но… Я надеюсь, вы с ней сами не пили?
– Я? Ну что вы! Визиты к нам были для нее, если хотите, высокосветской жизнью. Во всяком случае, мне кажется, именно так она их воспринимала, а потом описывала другим… Нет, для того чтобы выпить, у нее была специальная подруга - жена режиссера Поливанова, которая живет в нашем же доме.
– Но Поливанов, кажется, умер?
– Умер. Но жена жива. Она актриса, видимо, невыдающаяся, потому что после его смерти другие режиссеры не хотят ее снимать. Наверное, поэтому она теперь пьет. Натура пусть и малохудожественная, но все равно ранимая. Однажды она подошла ко мне на улице и сказала, видимо, как близкому человеку, что у Римки «крыша совсем съехала». Именно так она выразилась… Вчера, говорит, мы у нее и выпили-то всего ничего, а она вдруг схватила их фотографию с мужем, которая на стене висела, как грохнет об пол! И давай ногами топтать! А потом все осколки смела в мешок и в мусоропровод выкинула. И говорит: «Ну, вот мне теперь здесь легче дышится!»
Еще Поливанова тогда сказала: «Не знаю, что Римка мужу скажет, когда тот приедет?» Но я думаю, она тогда выкрутилась - придумала какую-нибудь историю и разыграла…
– Да, жизнь у них, судя по всему, была своеобразная… То есть, вы допускаете, что она могла в возбужденном состоянии убить мужа?
– Могла, согласитесь, вовсе не означает, что убила. И потом… Мне вообще сложно представить, как можно выстрелить в человека.
– К сожалению, мне представить это очень легко.
– Понимаю. Видимо, вы с такими сюжетами уже сталкивались?
– И не раз. Причем не просто сталкивался, а должен был назвать виновного и вынести ему справедливый приговор.
– Кошмар, - передернула плечами Крылова.
– Вот уж чего бы я точно не смогла сделать никогда в жизни, так это вынести приговор.
– Видимо, вы слишком склонны входить в положение других.
– А вы нет?
– Не имел на это права. Знаете, у меня было очень похожее дело…
Несколько лет назад в ночь на 1 сентября был убит генерал Крестовский.
Я запомнил дату, потому что тело генерала нашла его дочь - четырнадцатилетняя девочка, которой на следующее утро надо было идти в школу. Почему-то именно эта деталь запомнилась мне особенно остро. Девочка говорила, что за лето очень соскучилась по школе… За час до убийства она ушла из дома вместе с подругой гулять с собакой. Родители ссорились, она не хотела при этом присутствовать и поэтому гуляла долго. Вернувшись,
Ледников тоже хорошо помнил это дело, которым он занимался вместе с опером Сережей Прядко. Крестовский, огромный мужик, прошедший Афган и Чечню, лежал на полу головой вперед, словно прижимая что-то к груди. Он был еще в форме, видимо, даже не успел переодеться. Вот уж где стреляли чисто по-женски. Из пистолета выпущены все семь пуль - четыре в стену, по одной в голову, живот и шею. В общем, палили с близкого расстояния, с закрытыми глазами, пока не кончились патроны. Разумеется, прежде всего расспросили девочку, которая тихо сидела в соседней комнате, не шевелясь, на диване и прижимала к себе собаку, видимо, боясь выпустить ее хоть на секунду…
Говорила она медленно, но очень внятно и разумно, изо всех сил стараясь правильно и подробно отвечать на вопросы. Может быть, ей казалось, что это может что-то исправить, изменить? Да, папа задержался на работе, мама из-за этого сильно переживала, а потом они стали ругаться, и она позвонила подруге и пошла гулять с собакой… На стене, разумеется, висела фотография - счастливый Крестовский в генеральском мундире с веселой женой и очень серьезной дочкой, словно предчувствующей какие-то ужасные события впереди. Жена - начинающая стремительно полнеть блондинка, весьма простоватая и недалекая на вид. В общем, вылитый персонаж анекдотов про генеральских жен.
Сережа Прядко спросил у девочки, где может быть мама? Девочка чуть слышно ответила, что у тети Жени. А кто это? Мамина подруга, она живет рядом. Ледников с Прядко отправились по этому адресу. Крестовская была там. Они с тетей Женей допивали вторую бутылку водки. С пьяным упрямством она принялась твердить, что с мужем она ссорилась, но ушла из дома, потому что он стал распускать руки…
Пьяненькая тетя Женя сидела рядом и утвердительно кивала головой: подтверждаю, мол, все так и было!
Когда Прядко, которому надоели эти две пьяные сговорившиеся дуры, резко и зло спросил, знает ли Крестовская, что ее муж убит, она, не поднимая глаз, замотала головой. Но в глазах ее стоял какой-то предсмертный ужас, который уже пробирался в ее затуманенные водкой мозги. Наверное, она надеялась, что Крестовский все-таки остался в живых.
Утром, слегка протрезвев, терзаемая похмельными страхами и судорогами, Крестовская во всем созналась. Выглядела она нехорошо, как и должна выглядеть спивающаяся и расплывающаяся от лишнего жира пожилая уже клуша. От спеси генеральской жены ничего не осталось. Она превратилась просто в полумертвую от страха глупую бабищу, испоганившую собственную жизнь и жизнь дочери. А еще убившую своего мужа. В деле уже не было ничего интересного, все экспертизы подтверждали ее признания, и Ледников просто забыл о нем и даже не поинтересовался, чем закончился суд, на котором, как теперь выясняется, председательствовал судья Востросаблин.
Ледников откинулся на спинку кресла и потер глаза, уставшие разбирать бисерный почерк судьи.
Описание разговора с Крыловой на этом, собственно, и заканчивалось. И вообще, было ясно, что интерес судьи к истории Ампилоговых к этому времени сильно поугас. С одной стороны, Крыловой особенно нечего было сказать. А с другой, как признался сам судья, он вдруг почувствовал к этой обаятельной женщине совершенно очевидный мужской интерес. Ему вдруг захотелось ей нравиться, производить впечатление, делать какие-то тонкие намеки. Тут уж, понятное дело, не до бед семейства Ампилоговых.