Ярмарка безумия
Шрифт:
Ледников вопросительно посмотрел на Гланьку.
– Это дедов, - объяснила она.
– Я знаю.
– Положу на могилу.
– Какую могилу?
– Ну, куда мы бюст закопали…
– Глань, мы никого не хоронили, - по возможности убедительно и спокойно сказал Ледников.
– А просто закопали кусок гипса. Всего-навсего.
– Тебе не понять, - упрямо сказала она.
– Чего? Чего мне не понять?
– Ведь я не была на его похоронах… Не приехала, потому что в Лондоне были тогда какие-то очень важные дела… Сейчас я и не вспомню, какие именно, но тогда они оказались важнее похорон
– Тебя проводить?
– спросил Ледников.
– Не надо. Я одна.
На сей раз первым из города примчался Артем. Он с кривой усмешкой оглядел Ледникова и Гланьку и сразу ринулся наверх в кабинет судьи.
– По-моему, он ищет дневник, - сказал Ледников, прислушиваясь к шуму, доносившемуся со второго этажа.
– Может, его остановить, пока он не перевернул там все вверх ногами?
– Ты что, хочешь, чтобы я сказала ему, что дневник у меня?
– сразу насупилась Гланька.
– Он же начнет приставать, чтобы я его отдала!
– В конце концов он тоже имеет на него право. Сын как-никак, если ты не забыла.
– Дед сказал, чтобы дневник взяла я! Он так и сказал: найдешь дневник, не показывай никому. Потому что там есть вещи, которые они не должны знать!
– Они?
– Они. Бабуля, папуля и его братец… Ты что - не читал, что он там пишет? О том, что устал от семьи, от жены и детей. Что в последние годы только и думал, как куда-нибудь уехать из дома, чтобы не сорваться, не наделать непоправимого. Но больше всего он не хотел, чтобы они догадались об этом. Один сын достал его своей демократической упертостью, другой раздолбайством. А жена… Жена давно стала бабулей. А он еще чувствовал себя мужиком. Рядом с той же Крыловой, кстати.
Вот чего у нее не отнять, так это умения резать правду-матку в глаза, подумал Ледников. Причем без всякого снисхождения к кому-либо. Чем-то тут она похожа на Нюру, та тоже лепит без страха и упрека… Действительно, зачем судье было посвящать в свои предсмертные чувства и мысли близких? Когда исправить ничего нельзя, а можно лишь отравить остатки своей и их жизни…
– А тебя, значит, он посвящать в эти страсти не постеснялся? Интересно, почему?
– А сам ты об этом догадаться не в состоянии? Он сказал, что я пойму все как надо…
– Ну что ж, пожалуй, тут он рассудил правильно. И все-таки… Уж если Артем примчался сюда в такую рань, вполне возможно, дневник нужен ему по каким-то очень серьезным причинам?
– Эти причины мне известны заранее. Если хочешь, могу назвать.
– Ну, попробуй.
– Впрочем, ладно, давай у него спросим, зачем он ему так нужен. Но прежде я хочу тебе объяснить одну вещь про моего дядю и твоего друга детства. Я понимаю все эти твои сентиментальности… Типа - так будем же к своим друзьям пристрастны и будем думать, что они прекрасны! Ну и все такое прочее, высокое и благородное. Но я смотрю на него без всяких пристрастий. И давно уже поняла, что он не раздолбай, понимаешь?
– А кто же он по-твоему?
– Он - предатель. В отличие от тебя, между прочим. Причем предатель прирожденный. Вот уродился он таким! Он предает не умом, не по расчету, он предает потому,
Гланька распалилась по-настоящему, и это впечатляло. Темперамента в ней было предостаточно. В этой девушке, как оказалось, много чего заложено. Может, даже с избытком.
– И он во всем будет таким, - непреклонно сказала она.
– Со всеми. Так что учти это, Ледников. И помни. И не говори потом, что я тебя не предупреждала.
– Учту и не скажу. Хотя, честно говоря, я представляю все это несколько иначе. Но… Давай лучше обговорим с тобой пару моментов. Первый, нужен ли нам дневник для дальнейшей работы? Или он дорог тебе сугубо из сентиментальных соображений?
– А ты как думаешь?
– Я думаю, для работы, по большому счету, он уже не пригодится. Всю нужную информацию из него я запомнил, так что…
– Раз так… - задумалась Гланька.
– Ладно, я готова тебе поверить. А что касается сентиментальностей… Это несущественные для дела обстоятельства.
– Хорошо, проехали. Еще можно опасаться, что дневник попадет к конкурентам… У нас есть конкуренты, тайные завистники?
– Откуда я знаю, - пожала плечами Гланька.
– В принципе, должны быть, но мне о них ничего не известно. Но если ты хочешь знать мое мнение, я бы дневник не отдавала. Потом выяснится, что мой дядя Артем пустил его по рукам… Появятся публикации в прессе… И вдруг окажется, что у нас нет для публики ничего нового.
– В принципе, это аргумент, - согласился Ледников.
– И все-таки давай его сначала выслушаем, а потом решим.
– Давай, - с нарочитой покорностью согласилась Гланька. Но было ясно, что она осталась при своем мнении.
Но и у Ледникова были еще кое-какие соображения.
– И еще очень интересный вопрос: откуда он узнал о дневнике? Ты ему о нем говорила что-нибудь?
– Нет, конечно. Еще чего!
– Становится еще интереснее. Кто же мог сказать ему?
– Понятия не имею.
– Сказать мог только тот, кто знает о существовании дневника. Может, Шаховской?
– вслух предположил Ледников.
– Но эта версия не катит - он был слишком опытен для таких накладок. Так кто же? Кстати, а ты упоминала про дневник во время переговоров с заказчиками?
Гланька прикусила губу.
– Все понятно, - вздохнул Ледников.
– И скорее всего, чтобы набить цену и возбудить повышенный интерес, наговорила, что судья раскрыл тайну убийства Ампилогова и это будет настоящая сенсация, бомба. Ну, а дальше, ясное дело, кто-то сказал кому-то еще, поползли слухи, сплетни, в которых все оказалось преувеличено и раздуто до неправдоподобия…