Ярость в сердце
Шрифт:
— Очень немногие знают об этой пещере, — ответила я. — Да и подниматься сюда трудно. Многих это отпугивает, особенно летом.
— В любой другой стране построили бы подъемник, фуникулер или еще что-нибудь, — сказал он.
Я кивнула.
— Жаль, что у нас ничего этого нет.
— А если было бы, тогда что? — с любопытством спросил он. — Больше гидов, больше посетителей, свечи по рупии за штуку…
— Я не о том, — нерешительно сказала я, не зная, как лучше выразить свою мысль. — Мне только жаль, что все это — для немногих… А здесь столько интересного.
Ричард не отвечал, и мы продолжали путь
Днем Кит почти не выходил из своей комнаты, и только в предвечерние часы он отправлялся с Ричардом в клуб поиграть в скуош или в теннис. «Надо размяться», — говорил он. Заспанный, опухший, со взъерошенными волосами, зевая, поднимался наверх принять ванну, а через четверть часа возвращался — посвежевший, подтянутый, неотразимый в своем белом теннисном костюме; родители с довольным видом смотрели, как они с Ричардом садятся в машину и уезжают. Но так длилось недолго — меньше недели.
— Больше не могу, — сказал он однажды. — Это все равно, что тяжелая работа. В нашем климате нельзя надрываться.
— Но надо же что-нибудь делать, — возразил отец. Он тоже верил в пользу физических упражнений и старался не пропускать своих ежедневных пятимильных прогулок.
— Разумеется, — согласился Кит и обещал заняться чем-нибудь полегче.
На следующий день отец подарил ему гантели, сказав, что на первое время и их будет достаточно, а тем временем он отыщет аппарат для тренировки гребцов. Если бы не его настойчивость, Кит, наверное, и не вспомнил бы о необходимости физических упражнений, но тут он оживился и объявил, что намерен регулярно заниматься плаванием.
— Где же ты будешь плавать? — удивилась мама. — Реки-то высохли.
— А плавательный бассейн?
— В жаркое время года он закрыт, — осторожно напомнила она. — Забыл разве?
— Ничего, найдем, где искупаться, — не сдавался Кит. — Пошли, Ричард. Мира! — Загоревшись, он сбегал наверх, принес полотенца и купальные трусы для себя и Ричарда и швырнул их на заднее сиденье автомобиля. Мама помалкивала, хотя и была уверена, что мы не найдем никакого подходящего водоема.
Сначала мы ехали вдоль извилистой реки, а потом, оставив машину в роще, пошли по пересохшему руслу. Ноги вязли в сухом серебристом песке, подернутом рябью, словно река в ветреную погоду, и каждый фэрлонг[8] пути казался нам милей. Но воды все не было, мы решили, наконец, подняться на берег и пошли между деревьями по толстому слою хвои, мягко, точно пухлое стеганое одеяло, стлавшемуся у нас под ногами. Вскоре мы оказались в густой лесной чащобе и там, к своему удивлению, наткнулись на прозрачную стоячую заводь, неведомо как уцелевшую в летнюю засуху.
— Что я вам говорил? — ликовал Кит. — Нет ничего невозможного, надо лишь сильно захотеть. В том-то и беда нашей страны, что никто не хочет потрудиться.
Он побежал в кусты, мгновенно натянул купальные трусы и ринулся, головой вниз, в воду. Вынырнув, встряхнул волосами и позвал Ричарда. Я не думала, что мы сможем выкупаться, и не взяла ничего, во что бы переодеться, поэтому осталась сидеть на берегу. В заводи плавали не только Кит и Ричард; неподалеку
Кит, однако, отказывался признать себя побежденным; купание, хотя и очень недолгое, возбудило в нем еще большую жажду удовольствий, и он предложил на следующий день поехать на морской пляж.
— Туда всего час езды, — объявил он. — Устроим пикник. Ну, как?
Ричард с удовольствием согласился, я — тоже. Даже Говинд, неизменно отказывавшийся ездить с нами — он предпочитал проводить время в кругу своих друзей, — и тот, казалось, вот-вот скажет «да», хотя все-таки сказал «нет». Возбужденная, я побежала сообщить маме, но та, выслушав до конца мою торопливую речь, сказала, что не пустит меня.
— Почему? — спросила я, а сама подумала: «Отчего она никогда ничего не разрешает?» Но спорить было бесполезно, и мои крылышки поникли.
— Скромность украшает женщину, — ответила она. — Нехорошо, когда девушка ездит с молодыми мужчинами.
По ее понятиям, девушке неприлично быть в кругу молодых мужчин, когда у нее слиплась прическа, а мокрое сари плотно облегает тело.
— Он же мне брат, — сказала я.
— А тот, другой?
— Но я же сказала им, что поеду! — нетерпеливо воскликнула я. — Как мне теперь быть?
— Скажи, что не умеешь плавать.
— Но я же умею плавать! — надрывно закричала я. — Прекрасно умею!
Вспышка гнева, точно порыв ветра, распахнула ворота неповиновения: но я не успела сделать и шагу, как вдруг послышался голос мамы, — голос, в котором звучали печаль и любовь одновременно:
— Доченька, милая. Поезжай, если не можешь поступить иначе.
Ветер стих, и во внезапно наступившей тишине я услышала скрип закрывающихся ворот.
— Что же я им скажу? — уже спокойно повторила я свой вопрос.
— Это совсем не трудно, — ответила она со слабой улыбкой. — Скажи, что сегодня ты не можешь купаться. Они поймут.
Итак, я осталась дома, и Ричард с братом поехали без меня. После этого они съездили на пляж еще два раза. На третий день, обгорев на солнце, они потеряли интерес к этим поездкам, и Кит перестал даже упоминать о необходимости разминок.
— Попробовал, и довольно, — говорил он, посмеиваясь над собой и показывая на свой красный шелушащийся лоб. И, с философским видом пожимая плечами, добавлял, что лучше переждать жаркую погоду.
Ричард не задумывался над пользой физических упражнений, он любил прогулки сами по себе; я тоже с ним ходила, и это ему, видимо, нравилось. Иногда ему хотелось не просто погулять, а и посмотреть какое-нибудь празднество или ярмарку, и я с удовольствием составляла ему компанию. Мы бродили по узким кривым улочкам торговых кварталов, и Ричард покупал дешевые безделушки, которые ему были совсем не нужны; просто ему нравилось торговаться, удивляя лавочников своим знанием нескольких тамильских слов, которым я его научила.