Ярость

Милошевский Зигмунт

— А его и вправду что-то укусило, — безразлично спросил Шацкий, чувствуя, что время здесь он тратит напрасно.

— Да что вы, пальцы он потерял в каком-то пожаре, только он устраивал из этого шоу для клиентов.

Шацкий застыл.

— Не понял?

— Подробностей я не знаю, лишь раз спросила, так он вспоминал, что, то ли пожар, то ли током ударило. Мне показалось, что для него это какая-то не слишком приятная история, может, заснул по пьянке перед камином или…

— Не в том дело, — перебил женщину Шацкий. — Я спрашиваю, это был какой-то дефект, или у него на самом деле не было пальцев.

Иоанна изумленно глянула на него, как будто бы об этом в Ольштыне знали все. Плюс одиннадцать озер, минус два пальца, добро пожаловать в Вармию.

— Не было. — Она подняла

правую ладонь вверх, а второй сильно согнула два пальца так, что их не было видно. — Мизинца и безымянного пальца на правой руке не было совсем, вот так. Обручальное кольцо он носил на среднем.^[64]

Иоанна глядела на прокурора, не понимая, почему это сообщение произвело на ее гостя столь сильное впечатление. Она не могла знать, что побочным эффектом растворения Петра Наймана в щелочи был возврат утраченных пальцев. Потому что, если верить Франкенштейну, в скелете все косточки были в комплекте.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

четверг, 28 ноября 2013 года

Албания, Мавритания и Панама празднуют свой День Независимости. У Агнеши Холланд и у Эда Харриса сегодня день рождения. 95 годовщина предоставления женщинам избирательных прав Юзефом Пилсудским в 1918 году; в первом Сейме было уже восемь депутаток. В Вильнюсе начинается встреча на высшем уровне «Восточное Партнерство», печальная и бессмысленная, после того как украинский диктатор заявил, что не подпишет договор о сотрудничестве с Европейским Сообществом. В Украине продолжаются протесты. В Египте военная хунта добилась осуждения двадцати молодых девушек на одиннадцать лет тюрьмы за участие в мирной демонстрации. А во Франции, уходящий глава фирмы «Пежо» после громадного скандала отказывается от своей корпоративной пенсии, составляющей 310 тысяч евро в год. На берегах Вислы, в день премьеры российского военного блокбастера «Сталинград» вице-министр обороны подает в отставку, так как его подозревают в поддержке одной из фирм, желающей продать Польше беспилотные летательные аппараты. В Варшаве католический Костёл и православная Церковь плечом к плечу объявляют совместной борьбе с гендерной идеологией. В Ольштыне администрация воеводства объявляет тендер на колокол «Коперник» для собора; по мнению властей это будет замечательная коперниканская реклама для города и ценная памятка для грядущих поколений. На колоколе будут выгравированы имена папы римского, митрополита и маршалека^[65] воеводства. Имени президента Ольштына там не будет, поскольку город не вложил средств в этот ценный сувенир. Помимо того: концерт дает Меля Котелюк, открывается новая пивная, стилизованная под времена ПНР, а в полицию обратился дорожный пират, из-за которого патрульные двумя неделями ранее протаранили автомобиль городского советника во время ночной погони. Температура днем: около семи градусов, сплошная облачность, туман, утром и вечером — замерзающая на лету морось.

1

Солнышко встало уже давным-давно и светило сверху на покрытую тучами Вармию, но, хотя оно и светило изо всех сил, все равно, ему не удавалось пробиться на улицу Рувну. Здесь не хватало как света, так и воздуха; все пространство было заполнено грязной, мрачной серостью. Самая обычная женщина глядела через окно и думала, что окружающее выглядит так, словно кто-то напитал водой из придорожной лужи кусок ваты, а потом наклеил его на стекла снаружи.

Пейзаж за кухонным окном высасывал из нее остатки жизненных сил. Чем дольше глядела она на черный туман, на их дворик, который должен был превратиться в садик, но пока что был озером грязи, в которой клецками плавали комья земли, тем более все это ей осточертевало.

Малыш еще спал, большой мужчина выходил на работу. Женщина заварила кофе, пожарила на завтрак тосты с камамбером, выдавила немного сока из апельсина. Муж вежливо поблагодарил. Женщина ответила, что

совершенно не за что, думая о том, что отдала бы лет десять жизни, лишь бы хотя бы месяц побыть в таком отпуске, как он.

Сейчас поедет машиной, музычку послушает, потом купит на бензозаправке шоколадный батончик. После того посидит с другим народом в конторе, постучит по клавиатуре, ответит на пару десятков очень важных электронных писем, выйдет на ланч. Вернется, немножко пофлиртует, обменяется шутками на собрании. Позвонит домой, что вернется на часик позже, потому что сегодня «еще нужно ознакомиться с проектом» — голосом болящим, усталый, чтобы сразу стал ясен масштаб отречений и пожертвований.

Она же в это время пойдет за покупками, сварит обед, поставит две стирки, уберет пару какашек, раз пятнадцать прижмет и пожалеет, один раз приклеит пластырь, раз пять вытащит из мест, в которых нельзя ходить, три раза помоет пол и стол после еды, все время на ногах, слегка запыхавшаяся, с липким от пота лбом, под аккомпанемент воплей малого, который вечно будет желать чего-то не того, что как раз делает. Если повезет, то он уснет дома, и тогда ей удастся съесть какой-нибудь бутербродик, второй рукой помешивая супчик. Но, как правило, засыпал он только на прогулке. Он, закутанный в одеяльце, закрытый от дождя и ветра, розовенький и похрапывающий. Она — толкающая коляску, озябшая, запыхавшаяся, мокрая от дождя, потому что на грунтовой дороге невозможно одновременно вести коляску и держать над собой зонтик.

Женщина глядела, как муж ест приготовленные ею тосты, с печальным взглядом человека, жертвующего всего себя ради семьи, и думала, что если бы ему пришлось пахать по-настоящему, как ей, то уже через несколько недель искал бы санаторий, где мог бы прийти в себя.

Супруг поел, потянулся, встал, оставляя на столе крошки, пятно от кофе и посуду. Она, не говоря ни слова, все убрала, встала со своей чашкой кофе у окна и мысленно выпихивала его из дома. Имеется шанс, что если муж не задержится, а малой еще чуточку поспит, у нее будет с четверть часика для себя. Целые четверть часа! Ей нужны эти пятнадцать минут, чтобы собрать мысли, обдумать, как все разыграть, как выбрать наилучший момент для того, чтобы он ничего сделать не мог.

В прихожей зашумело надеваемое на костюм шерстяное пальто, затем вжикнули молнии кожаных штиблет, стукнул снятый с полки и прислоненный к стене зонтик.

Женщина закрыла глаза, сильно сжимая веки, ожидая металлического щелчка замка. Но вместо того услышала приближающиеся шаги. Про себя она выругалась многоэтажным, отборным матом. Даже ее отец был бы впечатлен.

Женщина стояла, опираясь о кухонную столешницу, лицом к окну, в оконном стекле он видел отражение ее лица и закрытые глаза. Мужчина улыбался. Он понимал, что ей глупо было снова засыпать, возвращаться в нагретую постель, когда он постоянно крутился по дому, готовился выйти в эту ноябрьскую мерзость, натягивая пальто, словно неудобные доспехи, специальный комбинезон, который должен был бы защитить его от варминьской погоды.

Ему не хотелось выходить. Сам он предпочел бы остаться, наслаждаться ленивым теплом, пить кофе в кухне, чувствовать запах готовящегося обеда, глядеть на играющегося на ковре сына, прерывающего раскладывание кубиков лишь затем, чтобы улыбнуться папе и маме. Мужчина почувствовал разливающееся внутри тепло, эта сцена была ну просто нереальной. За окном серый ад, а здесь — рай. Неяркий свет, запах слегка пригоревших тостов, милый цвет кухонной буковой мебели, его жена в спортивной блузе с капюшоном, с прикрытыми глазами, добрая и спокойная, словно богиня домашнегно очага в своем сонном пока что еще королевстве, черпающая силы из гармонии мира.

Мужчина деликатно обнял ее, сунул лицо в разлохмаченные волосы.

Женщина вздохнула.

И мужчина понял, что именно эта гармония, вот что никогда ему не надоест. Что он может иметь ее больше, как можно больше, сколько можно будет. Что семья — это наркотик, дозы которого никогда не превысить. И он был настолько уверен в этом решении, что вновь его переполнил радость и сила.

Он взял руку жены в свою руку.

— Знаешь, какая добрая весть имеется? — мягко спросил мужчина.