Ярость

Милошевский Зигмунт

Он вытащил велосипед из-под лестницы, переставил, что было ой как нелегко, передом в сторону кухни. Снял перевешенный через руль шлем, надел его задом наперед и направился в сторону кухни и столовой. Выглядело это словно игра, но на самом деле пацан реализовывал собственный план: хотелось доехать на велосипеде до холодильника, встать на сиденье, открыть дверцу и вытащить молоко. Каждое утро он получал теплое молоко из кружки с утконосом и с соломкой с голубыми полосками.

Он разогнался и за кухонным уголком свернул направо, где в углу помещения стоял холодильник.

Неожиданно велосипедик обо что-то ударился,

остановился, мальчишка полетел вперед, ударившись животом в руль; не застегнутый шлем сполз на лицо.

— Не-не, — сказал мальчонка, сражаясь со шлемом.

Когда же он наконец-то его стащил, то увидал, что велосипед остановила мама, лежащая поперек столовой.

— Мама, низя! — с упреком крикнул он. — Я тут ездю.

Он вновь натянул шлем на голову, отступил, объехал кухонный уголок с другой стороны и припарковал возле холодильника. Снял шлем и повесил его на руль, потом забрался на сидение и открыл холодильник только лишь затем, чтобы удостовериться в том, что до молока не дотянется.

Пацан становился на цыпочки, выпрямляя ноги и вытягивая туловище, насколько можно, но до нижней полки с молоком все равно несколько сантиметров не хватало. Стопроцентная вовлеченность не давала ему позвать на помощь, вместо того, мальчонка пробовал различные положения тела, лишь бы только достать повыше, в конце концов, ему удалось одной ногой встать на спинке седла, подтянуться и схватиться за полку, на которой стояли две бутылки с молоком — с нормальной жирностью для него, с меньшей жирностью для кофе.

Полка нагрузки не выдержала. Пластиковая загородка выскочила, бутылки с грохотом упали на пол, сам же он сполз вниз и, в силу счастливого стечения обстоятельств, попой плюхнулся на маленькое сидение. Больно не было, но настолько неожиданно, что, возможно, он и расплакался бы, если бы не белая лужа. Стеклянная бутылка разбилась, и молоко залило кухню.

Белое пятно увеличивалось, когда же оно добралось до красного пятна вокруг мамы, то начало творить совершенно невообразимые узоры, превращая серый кухонный пол в сказочный ковер с восточным узором, сотканный из ниток розовой и алой краски самых различных оттенков.

Мальчонка глядел на все это, словно зачарованный, но только теперь испытал беспокойство. Что-либо подобное никогда не прошло бы для него безнаказанным.

— Я токи молоцька попить хотел, — тихо сказал он, уже предвидя близящийся скандал. Огромные карие глаза налились слезами; одна из них, круглая, как в мультике, стекла по щеке. — Молоцька хотел попиць, знаешь?

Но ничего не происходило, в связи с чем он сошел с велосипеда, влез в лужу молока и крови и встал возле мамы.

— Мама, узе день! — крикнул он. — П'осыпаца, п'осыпаца! Ставай!

Мать даже не пошевельнулась, а он почувствовал себя страшно одиноко. Ему очень хотелось к маме. Очень хотелось, чтобы та его прижала и поцеловала, и чтобы потом он почувствовал себя хорошо и уютно.

— Каки хоцю, — сказал он сквозь слезы.

Но ничего не произошло, так что он сам побежал в туалет, оставляя за собой мокрые, розовые следы; открыл дверь, снял пижамку и записаный после ночи памперс, уселся на горшке.

— Какки не будут твёдые, знаешь? — крикнул он в глубину квартиры, делясь мыслями, что всегда приходили в голову во время сидения на горшке. — Потому цто я не ел шоколада. Яблоцько кусал. А от ф'уктов кака мякая.

— Узе! —

крикнул он.

Этот утренний маневр всегда действовал. Даже если мама не вставала вместе с ним, даже если каким-то чудом не отреагировала на сообщение о желании сделать «а-а», но на «узе» она всегда прибегала с влажными салфетками в руках.

— Мама, узееее!

И ничего не случилось. Пацан посидел еще какое-то время и поднялся, уже совершенно дезориентированный. Снова он побежал в кухню, маленькие ножки шлепали по полу.

— Ма, я уже а-а, знаешь? Ставай!

Он поскользнулся в луже из молока и крови, потерял равновесие и больно шлепнулся. Как обычно, в одном месте боли он не почувствовал, больно сделалось во всем теле, которое высылало в мозг оглушающий сигнал о страшной обиде, угрозе и необходимости в помощи. В ту же наносекунду он зашелся в рёве — сигнал тревоги, который во всем мире уже десятки тысяч лет сообщал взрослым, что маленькому человечку нужна помощь.

Только в этот раз маленькому человечку на помощь никто не пришел.

6

Телефонный разговор с доктором Людвиком Франкенштейном был коротким и практически бесплодным. Ученый самым холодным тоном сообщил о том, что в человеческом теле находится двести шесть костей, и если пан прокурор считает, что они возьмут образцы тканей из них всех и сделают сравнительный анализ ДНК в течение одного дня, то ему следует обратиться в неврологическую консультацию. И что это, как раз, никакой проблемы не представляет, на Варшавской имеется замечательное отделение неврологии и нейрохирургии, они охотно придут на помощь. Единственное же, что им пока удалось — это подтвердить, что и вправду, кости двух пальцев правой руки никак не соответствуют ДНК Наймана.

После этого Шацкий связался с Берутом и приказал составить список пропавших без вести из близкой округи в течение года и взять от их родственников образцы ДНК для сравнительных исследований. Никогда еще в собственной карьере он не сталкивался с серийным убийцей в стиле американских фильмов, с сумасшедшим, который разыгрывает со следователями странные штучки. Например, такие, что ему хочется дополнить костный набор покойника, чтобы не испортить эффект.

Шацкий решил, что прошлым Наймана займется впоследствии, сейчас же необходимо было как-то разобраться с Фальком. Он и сам себе удивлялся, но, говоря по правде, претензий к асессору не имел. И прежде всего потому, что аргументация молодого юриста его убедила.

Он поразмышлял пару минут, глядя на пейзаж за окном, на перемещающиеся в темном тумане огни строительных машин. И посчитал, что нет иного пути, как поехать ко вчерашней «псевдопанде», и, кстати, и что его дернуло дать именно такое определение… Поедет, проведет осмотр на месте, извинится, расскажет о том, что может сделать для женщины Жечпосполита.

В поисках адреса он пересмотрел лежащие на столе бумаги, но вчерашнего протокола найти нигде не мог. Он его писал? Наверняка ведь писал. А что сделал с ним потом? Тогда он спешил в больницу на Варшавской, так может взял с собой? Нет, в этом нет смысла, подобного он не сделал бы, в папке всегда поддерживался идеальный порядок, а в карманах никогда ничего не держал. Для него карманы вообще могли бы и не существовать. Выходит, выбросил.