Ящик Пандоры
Шрифт:
– Да. Я понимаю. – кивнул Вакс.
– И ещё. Мы начали разбирать бабушкины бумаги. Там оказалась часть записей на немецком. Мы уже рассказывали. Феликс нашёл девушку, которая нам начала переводить, но сейчас она не может. И она не всё смогла перевести.
– Но основную идею записей мы поняли. – сказала я, – Автор этих записок привёз с собой некий артефакт. Предположительно – камень, на котором были нанесены какие-то знаки. Или руны. Возможно, этот камень был тем предметом, что хранился в ящике.
– Хорошо. – кивнул Вакс, – Я понял вас. Я постараюсь сделать перевод, хотя тоже плохо говорю по-русски.
– Вы очень хорошо говорите! – возразила дочь.
Через несколько дней Вакс принёс первые отрывки.
«Вступает в силу год 1940. На календаре 3 января. Мне не спится, и я решил записывать пришедшие в голову мысли. Когда-нибудь я смогу их перечитать и ещё раз осмыслить, что же произошло со мной и с Германией.
А что же произошло? Уже скоро шесть лет, как я противоборствую пришедшей к власти национал-социалистической партии. Когда я стал коммунистом, противостояние ещё не было так остро. Да и партийная работа была больше похожа на интересную игру. Как молод я тогда был, как молод! Тогда уже год у власти были Гитлер и его люди. Вся Германия сошла с ума. Тот позорный Версальский договор, по которому проигравшая войну страна оказалась всем должна и практически разграблена. И тут новый канцлер, который часто выступает
Сейчас 1940 год. Три месяца уже идёт война. Всего за какой-то месяц была разгромлена Польша. Военные успехи воодушевили многих, но лучше от этого не стало. Страна испытывает трудности во многих отраслях промышленности. Очень слабое снабжение продовольствием. Очень много семей просто не могут себе позволить купить уголь или дрова для согрева жилища. Месяц назад я был в библиотеке. Там холодно и сыро. Библиотекарь, усталый старик в огромных очках, вышел ко мне закутанный в несколько пуховых платков поверх пальто и в перчатках. Книги, которые я взял для прочтения, пахнут плесенью. Когда я полез за мелочью для оплаты, он увидел продовольственные карточки. Мне пришлось отдать одну для получения крупы. Это невыносимо. На родине великого Шиллера его книги пахнут плесенью и библиотекарь голоден!
А люди настроены патриотично. Сегодня забежал к этому библиотекарю поговорить о книгах и о том что пишут в газетах. Так вот мне показан был томик «Майн Кампф». Тираж уже дошёл до пяти миллионов девятисот пятидесяти тысяч экземпляров. У каждого взрослого немца должна быть эта книга! У каждого! Куда катится этот мир?
За окном совсем тихо. Тихо и жутко холодно. Через маленькое пятнышко незамёрзшего стекла виден качающийся на ветру фонарь. Идёт снег. Скоро рассвет и мне надо будет идти на работу. Надо хоть немного поспать. Иначе есть вероятность того, что я упаду где нибудь и просто замёрзну…»
(перевод)
«…Снова бессонница
Уже февраль. Холодно. Вспомнились сегодня слова одной женщины. Не знаю, почему это врезалось мне в память. Наверное, из-за дикости самой ситуации.
В прошлом году, где-то в октябре или ноябре, Гиммлером была поставлена великая задача перед женщинами Третьего Рейха родить для родины как можно больше сыновей. Причём не взирая на узы брака и благородство крови. Я даже представить себе не мог, что это приведёт к тому, что от девочек стали отказываться. Церковные приюты принимают младенцев, но сейчас зима, уголь для всех общественных зданий не выдаётся и много детских смертей. И женщина, от которой я услышал эту новость, ничуть этому не удивляется и даже рада – меньше «бесполезных» детей. Дикость.
Ich weiss nicht, was soll es bedeutenDass ich so traurig bin;Ein M"archen aus alten Zeiten,Das kommt mir nicht aus dem Sinn(стихи почему-то были без перевода)
Правда, в древности так было принято, убивать девочек или продавать их в рабство. Но времена Священной Римской Империи прошли почти триста лет назад. Мы возвращаемся ко Второму рейху? Или это шаг вперёд? Не думаю. Всё-таки уже двадцатый век, век просвещения и гуманизма…
О чем я говорю? Кто меня услышит?
За окном полная темень. По распоряжению бургомистра освещение в ночное время теперь прекращено. Пойду спать. Завтра у меня важная встреча и надо быть отдохнувшим и внимательным. Новое задание…»
А вот это уже похоже на дневники таинственного Гюберта! Он был коммунистом? Интересно. Если верить записям бабушки, то Гюберт был аристократом. Аристократ-коммунист. Товарищ фон-барон. А впрочем – среди большевистских вождей тоже немало дворян было. Ленин, например, тоже дворянином был. И Чичерин, нарком иностранных дел. Так что – всякое бывает в жизни, друг Горацио. Этот Гюберт, опять же, если верить бабушкиным записям, был близко (насколько?) знаком со Штрюмпфелем.
Я стала читать дальше. Здесь, как и в предыдущей тетради, записи были отрывочными и делались, видимо, с большими перерывами.
«Сегодня первое марта, вернее, уже второе, так как далеко за полночь. Снова бессонница. Но теперь она не от меланхолии. Она от возбуждения. Я получил новое задание. Очень важное задание. Отдавал мне его сам граф фон Мольтке. Мне, как аристократу вдвойне приятно, что на стороне коммунистов есть представители такого древнего аристократического рода. Масштаб этого человека меня поразил. Работает в Абвере, юристом в отделе международного права и в то же время ведёт работу в Сопротивлении. Ведь это опасно!!! Очень опасно бороться с системой и работать на неё.
Расскажу всё по порядку: Верхняя Силезия, поместье Крейзау. Именно там мне предстояло получить задание. Туда я прибыл заранее, соблюдая все инструкции по обнаружению слежки и прочего надзора, а именно – в одежде угольщика. Меня проводили в библиотеку, где я и встретил графа.
Мы проговорили около часа. Мне поручалось поступить на службу в ту организацию, которой, казалось, подчинялись все. Я стану гестаповцем. Граф поможет мне с внедрением в эту организацию, так как у него обширные связи в гестапо. Более конкретное задание будет озвучено позже, но из разговора стало понятно, что это сбор информации о работе отдела и некоего конкретного лица. Самое же интересное, что работа этого отдела засекречена. Известно лишь, что очень часто приглашаются для консультаций светила науки всей Европы, сотрудники получают командировки почти по всему миру, есть собственный лагерь подготовки сотрудников к оперативной работе и он никогда не пустует. Самое главное для меня – это не стать рядовым оперативником, которые могут не иметь никакого представления о целях отдела, а остаться в отделе на постоянной основе.
Граф порекомендовал мне возобновить занятия спортом, подтянуть свою физическую форму и через месяц быть готовым к началу операции по внедрению. Последнее время я действительно впал в меланхолию, смотря на то, что происходит вокруг, но теперь у меня есть цель…
…Снова пишу ночью по устоявшейся традиции. Прошёл месяц. На календаре 2 мая. Утренние газеты пишут, что в Бельгии и Нидерландах жители приветствуют немецкие войска. Война идёт уже почти год. Третий Рейх расширяется. Тем временем в Берлине, да и по всей Германии, объявлен сбор оловянных, медных и из других металлов изделий для нашей оборонной промышленности. Всё для армии! Даже колокола с церквей снимают.
По улицам маршируют юноши 17 лет. Недавно вступил в силу указ от 1936 года о создании Гитлерюгенд. Все юноши обязываются проходить начальное военное обучение. Всё для армии!
Как на это
Завтра я еду на границу с Францией. Там уже некоторое время сосредоточены немецкие и французские войска. Именно там мне предстоит начать своё новое задание…»
Интересно, а этот Гюберт не боялся, что его дневник попадёт не в те руки? Или он его надёжно прятал? Судя по всему – да, прятал надёжно. И не боялся. Значит, этот Гюберт был кем-то вроде Штирлица. Штирлиц тоже, если верить кино и книге – работал в гестапо. А у киношно-книжного Штирлица были прототипы. Хм. Восемнадцатое мгновение весны. Так. Что там у бабушки в мемуарах про этого Гюберта? Он, кажется, говорил, что со Штрюмпфелем впервые встретился во Франции. Итак, ящик. Ящик сначала хранился у какого-то «неправильного немца», который вывез его из России, потом как-то попал к Штрюмпфелю. А потом к бабушке. Бабушка так и не успела дорассказать – как именно. Но – в конце войны. Гюберта, возможно, уже не было в живых к этому времени. Штрюмпфелю был очень нужен камень.
«Вот и фронт. Странный фронт. Франция объявила войну Германии ещё в сентябре 1939 года. И до сих пор – войска стоят на границе. Вокруг протекает мирная жизнь, как будто нет никаких военных частей в округе. Бюргеры всё так же заседают в пивных, детишки бегают по улицам, ходят в школу. Одно отличие – здесь нет той истерии, которая в Берлине повсеместно. И это радует с одной стороны. С другой – чувствуется, что рано или поздно армии схлестнутся в сражениях. Говорят, что французы возвели много укреплений, которые помешают продвижению наших войск. Как все будет выглядеть в реальности – неизвестно. В боях в Норвегии солдаты вермахта показали себя умелыми воинами.
Вообще и война и предшествующие войне события не укладываются в голове.
Во-первых:
Между Германией и Францией существует Пакт Боннэ-Риббентропа, это договор о не нападении, подписанный 6 декабря 1938 года
Во-вторых:
Такие Пакты о не нападении подписаны Гитлером в разное время с Польшей (пакт Пилсудского – Гитлера, 1934 год), с Эстонией (пакт Сельтера-Риббентропа, июнь 1939 года), с Латвией (пакт Мунтерса-Риббентропа, июнь 1939 года), с Литвой ещё в марте 1939 года (я забыл кем был подписан договор от Литвы, увы), с СССР (пакт Молотова – Риббентропа, август 1939 года), с Италией (март 1939 года), Германия заключила подобные пакты с Румынией, Венгрией, Болгарией в 1936 году. Есть договор с Великобританией. Практически вся Европа была союзниками Германии. Как получилось так, что мы теперь воюем? Объявлена война Польше, Германии объявлена война Великобританией, Францией, Словакией и т. д. Мы воюем в Норвегии, Дании, Нидерландах, Люксембурге…
Чувствуется, что вермахт скоро войдёт на территорию Франции. К этому всё готовится ускоренными темпами. Боеприпасы, вооружения – промышленность работает для армии. Франция – серьёзный противник. Люди идут под ружьё – всё для армии. Женщины рожают детей – всё для армии.
Мир сошёл с ума. Не так давно отгрохотала Первая мировая война. И вот – снова. Я понимаю, что на тех условиях, которые навязали Германии, по-другому и быть не может. Ещё 28 июня 1919 года, когда был подписан позорный мирный договор в Версале, один из маршалов Франции Фош сказал:
«Это не мир, это перемирие лет на двадцать.»
Так оно и получилось. Ровно двадцать лет…»
«…Вечереет. Выпало несколько минут свободных, мы устроились в кафе на одной из улочек Парижа, и я решил немного написать в дневник.
Напишу пару строк о прошедшем месяце. Вернее, времени прошло чуть больше. Наступление Вермахта началось 10 мая. Была применена оправдавшая себя ещё в Первой мировой войне тактика молниеносной войны. Блицкриг длился всего сорок четыре дня. Как пишут газеты – это триумф германской армии. Сейчас уже можно об этом говорить, план Рот себя полностью оправдал. Линию Мажино наша армия просто обошла со стороны Бельгии и уже в третьей декаде мая наша часть вышла к проливу Ла-Манш. Именно там я смог встретиться с одним из офицеров гестапо Карлом Отто Штрюмпфелем. Мне нужно было передать ему послание, что и было сделано. Я знал, что это рекомендательное письмо от моего «покровителя». Штрюмпфель бегло прочёл его, почему-то внимательно понюхал и осмотрел конверт. Ничего не сказав, только козырнув, он вскочил в «Опель» и уехал, оставив меня в недоумении. Встреча была настолько мимолётной, что я даже не успел представиться. Лишь через несколько недель я узнал, что в мою часть пришел запрос на личное дело. Началась моя проверка, разговор с представителем гестапо по совершенно незначительному поводу. На этой беседе мне пришлось рассказать о себе почти всё, начиная с рождения.
Тем временем военные действия продолжались. 23 мая мы уже были возле Кале, но внезапно наступление на этом направлении было приостановлено. Я не знаю причины этого, а слухи переписывать нет смысла. Лишь 10 июня, после перегруппировки, нас снова бросили в бой. И вот я в Париже!!! Никогда не был в этом легендарном городе. Поражает обилие красивых зданий. Не смотря на то, что боевые действия закончились буквально недавно, на улицах полно людей. Многие из них одеты нарядно и даже преподносили некоторым солдатам цветы! Невероятно! Мы для французов оккупанты, а они нас встречают цветами… Куда катится мир?!
Заканчиваю. Была команда на сбор и построение. Видимо, командование нашло здание, где мы сможем передохнуть. Пробегавший мимо унтер-офицер сказал мне, что после расквартирования мне надо подойти к командиру части. Скорее всего, проверка прошла удачно и меня скоро переведут в другое подчинение…»
А вот и Штрюмпфель объявился.
На следующий день к нам пришёл давешний визитёр – знакомый опер Марго. Нарыть ему удалось немного. Тех, кто избил Феликса, найти тоже так и не удалось. Лариска не скрывала своего разочарования.
– Это только в кино они такие супермены. – ворчала старшенькая, вымывая после ушедшего гостя чашку. Марго тоже была обескуражена. А я задумалась. Вернее – эти мысли терзали меня уже давно, но только сейчас оформились и стали, так сказать, вполне осознанными.
1. Бабушка заболела сразу же после кражи. Ей делалось то лучше, то хуже, а потом она и вовсе умерла. А что если кража и смерть бабушки как-то связаны? Если за столько лет пребывания ящика в доме у бабули установилась некая связь с этими предметами? Мистика какая-то! Хотя – за последнее время уже столько всякого мистического насмотрелась и начиталась, что, почему бы и нет? Если там действительно лежал тот камень, про который было написано у этого «Неправильного Немца», то…
2. А кто был этот «Неправильный немец» и был ли он знаком с Гюбертом и бабушкой? Ведь его тетрадки как-то попали к ней. Как?
3. Вакс. И «Дети Единорога». Вакс, придя к нам в дом, назвал девичью фамилию бабушки – Томилина. Но в замужестве бабушка была Соболева!
Из раздумий меня вывел Феликс, громко поинтересовавшийся, о чём я думаю. Я честно рассказала.
– Насчёт связи с предметами – вполне может быть! У моей мамы такое было! А насчёт немцев – какое это имеет значение?
– Не знаю. Но Штрюмпфель знал того «Неправильного немца». Он писал, что Штрюмпфель его допрашивал.
– Точно!
– Что? – я аж подскочила.