Ящик Пандоры
Шрифт:
– Это по-немецки.
– Можешь прочесть?
– Нет. Я английский учил.
– Я тоже. И запомнила только «Май нейм из Ярослава» и что «Лондон из э кэпитал оф Грейт Британ».
– Та же херня.
Находка поставила нас в тупик. Что делать дальше – мы совершенно не представляли.
– Слушай, а может – его как-то на компьютере перевести? – предложил Феликс.
– Как?
– У Стаса есть сканер. Отсканируем и запустим программу-переводчик.
– Фелька, ты – гений!
– Я такой. – скромно потупился бедный родственник.
Сказано – сделано. Но ясности не внесло. Письмо было из какого-то
– Какой запрос? – спросила я.
– А я знаю? – ответил Феликс.
– А почему тогда его не прислали по почте, а передали лично?
– А я знаю? – снова ответил Феликс.
– Погоди! По-немецки, говоришь? Я тут наткнулась в бабулиных мемуарах на один момент. В общем, там им помогал один немец, антифашист, которого звали Гюберт. Может, бабушка его пыталась разыскать?
– Может быть. Но тогда, действительно, почему письмо не по почте прислали, а лично принесли? – Феликс повертел конверт, – Вроде, не заказное. Штемпелей нет. Печать интересная.
– Что за печать?
– Похоже на какой-то герб. Или эмблему.
Феликс взял с туалетного столика лупу – бабушка читала через неё мелкий шрифт, и принялся рассматривать печать. Эмблема была незнакомая – скачущий конь. Точнее – не конь, а единорог. По краю шла какая-то надпись, из которой я разобрала только слово «UNICORN», из чего и заключила, что это – единорог, а не конь. И ясности в картину это не внесло.
Глава 3. Гюберт
«Гюберт». – думала я, – «Гюберт – у бабули было сказано – это его псевдоним. Настоящее его имя бабуля не знала. Возможно, она пыталась это выяснить. Но как она хотела это сделать через немецкие архивы?» Вопрос этот я попыталась озвучить Феликсу.
– А кто такой этот Гюберт? – спросил он.
– Я же говорю – немецкий антифашист, который им помогал. Но его настоящее имя неизвестно. Возможно, бабуля пыталась его разыскать через немцев.
– Сомневаюсь. Для того, чтобы найти человека, нужно его настоящее имя знать.
– Подожди. В бабушкиных записках говорилось, что его настоящее имя было известно командованию. Возможно, бабуля посылала запросы в те же «органы», где ей сообщили его имя. Ведь секретность с этих архивов наверняка уже сняли.
– Тогда давай искать ответы из наших архивов.
Как и следовало ожидать – ответ из архива нашего КГБ обнаружился в бабушкиных бумагах. И говорилось там, что гриф секретности с этих бумаг до сих пор не снят. Таинственный Гюберт оказался засекречен навечно.
– Так. – сказала я, – Что делать будем?
– И откуда тогда письмо? – подхватил Феликс, – Он снова уцапал таинственный конверт и принялся вертеть его в руках.
– Я вот что подумал. Если это ответ из архива, то почему он не в стандартном конверте, а в каком-то левом? Посмотри – здесь эмблема отеля «Рэдиссон». Это сеть отелей по всему миру. И запечатан он как-то странно. Сургучом. Сейчас уже так не делают. Просто заклеивают и прилепливают голограммку. А тут печать. С кем, говоришь?
– С единорогом. Просто как в старинном романе.
– Вот именно. Левое какое-то письмо. И с чего ты взяла, что это связано с этим Гюбертом? Тут хоть одно слово про него есть?
– Нет. Но Гюберт-то был. И бабушка про него пишет.
– Ох уж эта женская логика! – скрипучим голосом изрёк Фелька, – И что? Может, она не его искала?
– Ага. Проще поехать к бабушке в больницу и учинить допрос с пристрастием. Заодно и про кражу рассказать. Ну, ты думай, что хочешь, а я буду копать про этого Гюберта. Ибо что-то, наверное, интуиция, подсказывает мне, что…
– Что ящик спёр таинственный Гюберт, или его родственнички.
– Если ящик действительно собственность Гюберта и его семьи, то он бы наверняка явился за ним лично. Ну, или его родные, если его самого уже нет в живых. И не один, а с толпой адвокатов и кучей подтверждающих бумаг. Потому что это немцы, Феля. А немцы народ до тошноты пунктуальный. И всё делают по инструкции.
– Ну ладно. – всё тем же скрипучим голосом процедил Феликс.
– И ещё. Тому, кто доставил письмо, или кто его писал, наверняка было известно про ящик. Что же всё-таки в нём было?
«С самого начала всё пошло наперекосяк. Когда переходили линию фронта, случайно наткнулись на каких-то шальных бродячих фрицев, и поднялась стрельба. Уйти, правда, удалось без потерь, но в назначенном месте партизан, которые должны были нас встречать, не оказалось. И почти двое суток мы шли по лесам самостоятельно. Потом выяснилось, что отряд обнаружили немцы, и партизанам пришлось срочно уходить. Немцы выслеживали и нас. С большим трудом нам удалось оторваться от преследования. В назначенный район пришли с опозданием. День, когда я должна была встретиться с Гюбертом, был вчера. Но мы, всё-таки, приняли решение, что я должна отправиться в город. На случай, если встреча не состоится, Гюберт должен был оставить сообщение у связной местных подпольщиков. Вот к ней я и отправилась. Связная жила в самом центре городка в деревянном доме на две половины. Полдома принадлежало ей, а другая половина – другим людям. Новости, которые она сообщила, меня не обрадовали. Гюберт, по её словам, почувствовал за собой слежку. К нему, по её словам, «прилепилась гистапа». Связная держала корову, и немецкие офицеры покупали у неё молоко. Гюберт тоже приходил к ней, якобы за молоком. В следующий раз он должен был прийти через два дня.
– Да, вот ещё чего. Чуть не забыла! – сказала она напоследок, – Он велел передать, что в городе Штрюмпфель.
– А это ещё что за зверь? – спросила я.
– Уж не знаю, но рассказывают про него всякие страсти. На партизан, вроде как, наших охотится.
Так я впервые услышала про Карла Отто Штрюмпфеля…»
– Нашей бабуле бы романы писать. – сказал Феликс, – Получила бы Нобелевскую по литературе.
– «Нобелевка» – это фигня. Настоящая премия – это Гонкуровская. – ответила я, – Но её дают только тем, кто на французском пишет. Ладно, читать дальше?
– Читай.
– Подожди. Тут тетрадка ещё какая-то вложена.
– И что в ней?
– Тут по-немецки.
– ?
– Старая, однако. Полагаю, к бабуле попали дневники чьи-то. Может – этого самого Гюберта?
– Откуда?
– Может, он сам ей отдал?