Ящик Пандоры
Шрифт:
Я пролистала тетрадь. Некоторые страницы были покрыты бурыми пятнами. Кровь? Значит, таинственный автор дневника, или что это было, погиб. И бабушка забрала тетрадь себе. Наверное, это был личный дневник, иначе она сдала бы его вместе с другими бумагами, донесениями, или что они там писали после возвращения с задания. Не знаю. Я снова перелистала тетрадь. На некоторых страницах были рисунки. Иногда довольно подробные, художественно выполненные, а иногда просто несколько штрихов, но удивительно точно передающие настроение. Жаль, что я не знаю языка. Точнее – у меня и способностей-то нет. Бабуля пыталась заниматься со мной в детстве, но поняв, что это бесполезно, – махнула рукой. «Тебе, Славка, хоть кол на голове теши!» – сказала она мне тогда.
– Ну и оставь её! – сказал Феликс.
«Вскоре нам удалось связаться с партизанами, но им имя Штрюмпфеля было незнакомо.
– Чёрт его знает, что это за фрукт! – досадливо сказал командир отряда. Тогда Костя Гладков, командир нашей группы решил, что это было сообщение для Центра, и распорядился передать его во время следующего сеанса связи. Ответ не заставил себя ждать. Центр приказал взять Штрюмпфеля, по возможности, живым и доставить в Москву.
– Да, повезло вам, ребята, как утопленникам. – сказал на это командир отряда, – Ладно. Чем можем – поможем.
А Гюберт при нашей следующей встрече оказался даже ещё моложе, чем на фотографии и вовсе не такой надутый и напыщенный. Молодой парень, примерно моих лет. Он рассказал мне о Штрюмпфеле. Тип из его рассказов вырисовывался очень неприятный. Познакомился с ним Гюберт ещё во Франции, в 1940 году, вскоре после взятия Парижа. По делам службы его отправили в Бретань, в маленький городок на берегу Ла-Манша. Вскоре туда прибыл и пресловутый Штрюмпфель. И так получилось, что Гюберт оказался, фактически, у него в подчинении. И занимался этот Штрюмпфель делами престранными. То, что Гитлер был подвержен мистике и оккультизму и пытался создать какую-то новую религию, сейчас, наверное, уже знают все. А тогда мы об этом очень мало знали и практически не задумывались. А Штрюмпфель практиковал какое-то учение. Только вот зачем он понадобился нашему Центру?
– Этот Штрюмпфель в меня вцепился как… как это по-русски?
– Как клещ. – сказала я
– Да. И он меня в чём-то подозревает. И я слышаль, как они с гаупштурмфюрер Гроссманн говорить обо мне. А гаупштурмфюрер Гроссманн меня вызовет в Третий кабинет. И это может быть капут.
– А что это за кабинет?
– Он там допрашивает пленных. Делает им уколь. Айн уколь и люди всё ему говорят. Это есть страшний человек!»
«Штрюмпфель!» – подумала я. А вслух сказала:
– Чем дальше, тем интереснее.
В последующие дни нам был не до расследования. На работе случился аврал, к тому же, надо было чуть ли не каждый день ездить к бабуле в больницу. Она была плоха и врач, отозвав меня в уголок в коридоре, вполголоса посоветовал «готовиться к худшему». Про кражу, понятное дело, мы ничего не сказали. А Феликс и вовсе переселился в больницу и теперь буквально дневал и ночевал возле бабули. Только к концу недели я снова добралась до бабушкиных тетрадок. И здесь меня ждал сюрприз. И не один.
«Штрюмпфель оказался крепким орешком. И результаты его действий не заставили себя долго ждать. В течение буквально одной недели в городке разом «сгорели» три подпольные группы вместе со всеми явками и связными. Отряд остался буквально «без глаз и ушей» в городе, а потом и вовсе нам всем пришлось в срочном порядке сниматься и буквально уносить ноги от начавшейся масштабной карательной операции немцев. Знаменитая битва на Курской дуге была в самом разгаре и немцы стремились, во что бы то ни стало очистить свои тылы, ближние и дальние, от партизан. Гюберт предупредил нас буквально в последний момент, будучи сам в смертельной опасности. Буквально за пару дней до этого его тоже вызывали к таинственному Штрюмпфелю в кабинет. Каким образом ему удалось выкрутиться – он так и не рассказал, но выглядел неважно.
Отряд ушёл. Нам удалось тогда буквально просочиться в узкую щель, остававшуюся в кольце, которым обкладывали наш район немцы. Почти десять дней мы уходили от карателей по лесам, без отдыха. Над лесом крутились немецкие «рамы» – самолёты-разведчики, поэтому даже курить запрещалось. Командир отряда самолично отобрал у всех кисеты с табаком, спички и зажигалки. Костры, понятное дело, тоже не зажигали. Питались «подножным кормом» – ягодами, «дудками», щавелем. Запутывая следы, уходили через болота. За десять дней прошли почти пятьсот километров. Но потерь не было. Нам удалось сохранить обоз и вывести с собой ещё гражданское население, не желавшее оставаться под немцами. Отряд контролировал территорию, на которой располагалось несколько деревень, жителей которых не ожидало ничего хорошего, при появлении карателей.
На десятый, или одиннадцатый день разведка, посланная командиром, доложила, что населённых пунктов поблизости нет, но впереди довольно крупное озеро, с заросшими камышом берегами, а от берега в озеро ведёт гать, или мостки. В двух-трёх километрах от берега виден остров. Мостки, по-видимому, и соединяют его с берегом.
– Что там на острове? – сразу же спросил командир.
– Не знаю, товарищ командир. – ответил Мишка Терпилин, партизан лет сорока, с ним я несколько раз ходила в город на задания. В армию его не взяли из-за давней травмы – сломал руку, после чего она начала усыхать. Но как разведчику ему цены не было.
– Мы по этой гати не ходили. – добавил Сашка Цыганков, ходивший в разведку вместе с Мишей, – И вот что, товарищ командир. Гать эту, или мостки, мы случайно обнаружили. Очень хорошо она замаскирована была.
Последнее заинтриговало командира, и тот немедленно приказал выяснить, куда ведёт таинственная гать. На этот раз идти выпало мне всё с тем же Мишкой. Мостки действительно оказались настолько хорошо замаскированы в камышах, что даже пройдя в двух шагах их можно было не заметить. И пользовались ими регулярно. Выглядели они крепкими, а в некоторых местах подгнившие доски были заменены на новые. Но не успели мы пройти пару сотен метров, кок откуда-то из камышей послышался выстрел. Пуля чиркнула буквально у меня над ухом. Стреляли так, чтобы именно впритирку прошла, а не попала. Второй выстрел сбил кепку с Мишкиной головы. Кто стрелял и откуда – мы так и не поняли. И почти сразу же откуда-то раздалось на чистом русском языке:
– Стойте, где стоите
Пришлось остановиться.
– Кто такие? – спросил невидимый стрелок (или стрелки?)
– А вы кто такие? – ответил Мишка
Нарваться в этих краях можно было на кого угодно. Мы довольно далеко ушли от «своей» территории и места здесь были незнакомые. А значит – таинственными стрелками могли быть и партизаны, и власовцы.
– Это не ваше дело. – ответил невидимый стрелок, – Чего надо? И советую отвечать. Вы у нас на мушке.
Ситуация складывалась предрянная. Да, наши ребята там, на берегу, могли слышать выстрелы, но вряд ли они были в состоянии нам помочь. Мы тоже понятия не имели, с кем нас свела судьба.
– Что вам здесь надо? – продолжал невидимый стрелок, – Чего ищете? Откуда про нашу тропу узнали?
– Случайно нашли. – решил сказать правду Мишка.
– Случайно, говоришь? – в голосе явно слышалось недоверие.
– Случайно. – подтвердил Мишка, – А вы кто? Партизаны?
– Не знаем таких! Откуда будете? Кто такие?
– Случайно мимо шли. – продолжал гнуть своё Мишка
Следующий выстрел сбил метёлку камыша над Мишкиной головой.
– Врёшь. – сказал невидимый.
– Не вру. Случайно здесь. – Сколько вас? – Двое, как видишь. – Ты и девка? – Да. – Стой, где стоишь. И девка стой. Оружие положите
Откуда он появился, мы так и не поняли. Мужик, примерно Мишкин ровесник, поверх одежды нацеплена маскировка – камыш, ветки какие-то, в руках охотничье ружьё. Бородища лопатой чуть ли не до пояса, на поясе висела сумка-патронташ, какие-то мешочки, или сумочки и странные подвески из меди, или бронзы. Мужик смерил нас долгим изучающим взглядом.
– И откуда ж вы такие взялись? – спросил он, обращаясь по-прежнему к Мишке.
– Свои. – хмуро ответил Мишка.
– Это – смотря кому
Препираться с таинственным незнакомцем мы могли бы ещё долго, если бы на гати не появились наши ребята и не одни. Костя тащил за шиворот связанного мальчишку лет 12—13, одетого в белую домотканую рубашку с вышивкой и синие портки. Мальчонка выглядел персонажем, сошедшим с картин Нестерова, или Васнецова про Древнюю Русь.
– Дядько Велемир! – заголосил мальчонка.
Мужик растерялся. Такого он явно не ожидал увидеть. Да и Костя выглядел внушительно – под два метра ростом, косая сажень в плечах.
– Брось ружьишко-то, дядя. – сказал Костя. И мужик послушался.
– А говорили, что вдвоём только. – проворчал он, – Отпусти мальчонку.
– Кто такие? – спросил Костя.
– Местные. – неохотно ответил мужик с ружьём и странным именем Велемир. Я подумала, что имя это уже где-то слышала, но не могла вспомнить – где и только потом, уже много спустя, вспомнила, что был такой поэт – Велемир Хлебников.
– Куда тропинка ведёт? – продолжал Костя, – На остров? А там что? Деревня? Немцы в деревне есть?
Немцев не было. Вообще никого не было. И немцы в этих краях не появлялись уже очень давно. Так что деревню было просто грех не посетить. Гать, оказывается, вела не до самого острова, где располагалась деревня, а до соседнего, метрах в пятистах, а дальше надо было плыть на плотах, или лодках. Деревня была не то, чтобы большая, домов двадцать. Что-то в ней было не так, что – мы поняли не сразу. Вокруг неё возвышался частокол со сторожевыми вышками и воротами, а внутри, за воротами стояло несколько деревянных, вытесанных из цельных стволов дерева, идолов. На острове жили самые настоящие язычники, сохранившие веру древних славян. Они прятались здесь ото всех – сначала от князей, насаждавших христианство, потом от монголо-татар, от поляков, от царей, от большевиков, теперь от немцев».
Я отложила тетрадь. Фантастика какая-то. Славянские язычники, сохранившие веру в Перуна и прочих славянских богов до середины ХХ века. И страшная война кругом. Партизаны, уходящие от карателей.
Глава 4. Неправильный немец и дети единорога
Разбудил нас всех звонок в дверь. Кнопку как нажали, так и не отпускали, а вскоре к звонку прибавились и ритмичные удары в дверь чем-то тупым и тяжёлым.
– Кого это черти несут? – спросила старшая дочь. Часы показывали 3—30. Не то очень поздняя ночь, не то очень раннее утро. Когда мы с дочерьми выбрались в кухню-прихожую, там уже собрались все остальные – Вера, ночевавшая в ту ночь у нас и Стас с Марго.
– Кто там? Поинтересовался Стас, хотя я лично не была уверена, что из-за двери его расслышат. Однако, расслышали.
– *** в пальто! – ответил до боли знакомый голос. Стас вдохнул-выдохнул и повернул ключ. Дверь рванули с такой силой, что племянничек вылетел на лестничную клетку. А в квартиру вторгся Феликс. Пьяный в лоскуты и с какой-то девкой.
– Где это он так? – риторически спросила Марго.
– Там, где наливают! – покачиваясь ответствовал Феля. Его спутница бросила на нас извиняющийся взгляд и попыталась просочиться в дверь. Фелькина реакция, однако, была молниеносной. С неожиданной для пьяного прытью он ухватил девицу за рукав куртки.
– Куда?!
– Феликс, ты уже дома, я пойду. – она попыталась высвободиться, но Фелька держал её крепко.
– Я буду руки твои целовать! – немелодично завопил Фелька.
– Феликс, я пойду. – вновь безуспешно попыталась воззвать к нему девица.
– Куда?
– Домой. Феликс, пусти меня.
– Ты. Вот ты скажи мне! В чём ты видишь… – вцепился в неё Феликс.
– Феликс, пусти меня!
– Нет, ты скажи мне! В чём ты видишь своё место в жизни? Ты! Женщина!
– Феликс, пусти меня.
Тут Стас решил, наконец, вмешаться. После непродолжительной борьбы, они с моей старшенькой утащили Феликса в его комнату. А я решила заняться судьбой девицы. Выяснилось, что живёт она далековато – где-то на Гражданке. Я вызвала ей такси.
– Мы работаем вместе. – виновато оправдывалась она.
– Вас как зовут? – спросила я девицу.
– Оксана.
На Феликса периодически накатывало, и раз в месяц он напивался до поросячьего визга. В чём крылась причина его поступков – было тайной для всех. Во хмелю Фелька бывал буен и агрессивен, а проспавшись, как правило, ничего не помнил, или делал вид, что не помнил.
Оксана появилась через несколько дней. Её опять привёл Феликс. На сей раз он был трезвый. И причину её визита он объяснил просто:
– Она немецкий хорошо знает.
– И что? – не поняла я.
– У бабули там какая-то тетрадка на немецком есть. Оксана сможет перевести.
– А удобно? – вдруг засомневалась я. Мне не очень хотелось посвящать в наши дела посторонних.
– Неудобно штаны надевать через голову. И спать на потолке. – ответил родственник, – По-любому записи надо было бы перевести.
– Бабуля частично перевела.
– Частично. Вот именно.
– Ладно, уговорил.
Накануне я снова наведалась в бабушкину комнату и немного разобрала бумаги. Бабуля действительно частично начала переводить немецкие записи. Но даже беглого взгляда на записи в тетрадях было достаточно, что писали их разные люди. Почерк в тетрадках был разный. Я выбрала наугад одну из них и пролистала. Тетрадь была потрепана, а в некоторых местах прожжена. Даже на первый взгляд было видно, что записи в этой тетради были написаны явно не в кабинетных условиях. Тетрадь я отдала Оксане не без внутреннего колебания. Но девушка оказалась порядочной и добросовестной. Она не просто перевела записи, но и распечатала их на принтере. Я не знала, кто был автором этих записей – Гюберт, или кто-то другой. Про себя я назвала их: