Ясень и яблоня. Книга 1: Ярость ночи
Шрифт:
– Если бы у фрии был муж, то любой наглец, который бы посмел на нее глянуть, имел бы дело со мной… то есть с ним! – поправлялся он, но всем было ясно, что «муж фрии» сейчас означает «Ниамор сын Брана». Соперников ему не имелось, а если бы такой и нашелся, то «медведь Широкого Леса» живо бы ему показал, «как трещат в его лапах кости врагов».
«Беден героями остров Туаль!» – с досадой думала Эрхина, отчаянно жалея, что в Аблах-Бреге нет никого, кто мог бы сбить спесь с бывшего военного вождя. А хуже всего было то, что очень многие, как она видела по лицам, в душе соглашались с Ниамором: если бы у фрии имелся муж, к ней бы не сватались. Фрия и военный вождь стали бы двумя опорами острова Туаль, вершинами женской священной и мужской военной власти. Господство принадлежало, конечно, первой, но без второго туалы чувствовали себя отчасти неуютно, и все население, от рыбаков на побережьях
А ночью, когда Эрхина без сна лежала на своем пышном ложе, к ней являлся еще один гость, еще одна неприятность, с которой требовалось что-то делать. Первое потрясение проходило, но она не могла обрести покоя, томилась, негодовала и гневалась, вновь и вновь вызывая в памяти оскорбительное предложение и отвечая на него мысленным потоком самых горячих речей. Никогда еще ее так не обманывали! Напрасно она думала, что сумела внушить ему любовь и почтение! Попытка Торварда свести ее с божественных высот ужаснула и оскорбила ее, и чем больше она думала об этом, тем тяжелее и резче казалось оскорбление. Ничто в своей жизни Эрхина не ценила так, как честь и счастье быть Богиней, а он отверг в ней Богиню и увидел только женщину. Просто женщину, с которой можно жить в одном доме, спать под одним одеялом, говорить о погоде, улове и прочих житейских пустяках, может быть, даже ссориться! Даже награждая кого-то из мужчин своей благосклонностью, фрия оставалась неподвластной ему: он был обязан ей почтением и верностью, но она не была ему обязана ничем и могла когда угодно поменять его на другого. Но совсем другое задумал для нее Торвард конунг! В его мире правят мужчины, и, посадив ее на женскую скамью в своем доме, он станет господином над ней. Он – человек земного склада, и его любовь к жене не будет благоговейным почтением. Она станет пленницей того мира, где мужчина – воин, правитель, судья и жрец, а женщина – всего лишь хранительница ключей от сундуков, властная распоряжаться только на кухне да в кладовке! Рабыня, хоть и первая над всеми! И неужели она, богиня своего мира, добровольно решится на это? Слава Фрейе, стянуть ее силой в ту темную яму он не может! Она рождена для иного! Отвергнув в ней богиню, Торвард замахнулся на самое дорогое, и даже камень-амулет не мог вместить в себя все возмущение ее горячей и самолюбивой души.
Этот камень, называемый «глаз богини Бат», ей подарила давным-давно бабушка, фрия Эрхина-старшая, сама заклявшая его и наделившая силой, чтобы он помогал ее преемнице. «Первейшая мудрость посвященного и первая обязанность фрии – обуздание своих страстей, без этого ты не достигнешь беспристрастного взгляда на мир! – внушала ей, еще девочке-подростку, тогдашняя богиня, и Эрхина слушала, стараясь запомнить каждое слово. – Страсти приковывают человека к земле – это может быть трусость, а может быть и излишняя горячность, словом, все то, что не пускает дух на свободу и определяет твои поступки. Когда ты станешь выше себя, твой взгляд очистится и ты поймешь свою истинную цель на земле. Ни алчность, ни ревность, ни зависть, ни страх уже не будут иметь власти над тобой. Воля твоя будет чиста и свободна. А воля и есть то орудие, которым ты изменишь мир вокруг тебя. Усилием воли ты пробудишь Дракона, что спит у корней Мирового Древа, а Древо – ты сама. И тогда весь мир будет в твоей власти, но сначала подчини себе саму себя».
Этому подчинению и помогал черный камень – сила богини Бат, темной половины Фрейи, поглощала те страсти, ту ревность, зависть, самовлюбленность, которым рожденная во Время Призраков юная наследница была чересчур подвержена. Эрхина-старшая рано разглядела в ней все это и опасалась, что внучка не совладает со злом своей души без посторонней помощи. Особенно если займет престол раньше, чем справится с этой трудной задачей. А ведь Эрхина-старшая знала срок своей смерти. «Глаз богини Бат» поглощал беспокойство, тревогу, чувство вечного соперничества со всем, что находилось вокруг выдающегося, успокаивал душу, прояснял взгляд, давал власть над собственной волей. Потому Эрхина-младшая не расставалась с амулетом ни днем ни ночью и привыкла считать его чем-то вроде своего второго сердца, висящего на золотой цепочке снаружи.
Этими тревожными ночами Эрхина не раз в гневе садилась на постели, сжимая в кулаке черный камешек, и через некоторое время ей становилось легче. Она засыпала, но… бывало так, что ей снились его объятия и она просыпалась с чувством блаженства и счастья, но тут же ее охватывало прежнее отчаяние. С ужасом она замечала, что сожалеет о том, что не может ответить на его сватовство согласием. Она стыдилась этой позорной слабости перед самой собой и перед всеми своими предшественницами, начиная с Меддви, и жаждала любой ценой с этим покончить.
А требовались самые решительные действия, чтобы задавить подлое искушение. Ведь она еще не дала ответа… Для нее все решено, но он не знает об этом, он еще ждет. И надеется, что она будет жить в его доме и спать на его лежанке… Что ее дети будут его детьми… Если есть на свете мужчина, которому даже сильная женщина может подчиниться без чувства униженности, то это, наверное, он… Эти смутные, невыраженные мысли были опаснее огня, и Эрхина жаждала скорее обрушить мост, который мог бы увести ее с этого острова и из этой жизни к чему-то другому, совсем другому… Она ненавидела Торварда за то, что он оказался так хорош и этим сделал свою дерзость такой опасной. Но она рождена быть Богиней, и ей нельзя стать другой. Ее путь известен, и она никому не позволит даже в мечтах совлечь ее с дороги. Она знала, что не поддастся искушению, но сама возможность выбора, пусть призрачная, томила и мучила ее. С этим нужно было покончить.
Но если она просто откажет ему, она тем самым примет ту низкую игру, в которую он пытался ее втянуть. Отказать может любая из тех глупых девиц, что ожидают женихов, сидя на сундуках со своим глупым приданым. Нет, она, фрия острова Туаль, должна дать такой ответ, который откроет конунгу фьяллей глаза на его неслыханную дерзость! Он должен получить ответ не женщины, а Богини! Свататься к ней – хуже, чем ограбить храм, и гром небесный будет наказанием наглецу!
Наступили Пять Безымянных Дней, в Аблах-Бреге готовились к праздничным пирам в честь возрожденного солнца. Вечерами в очаг отливали вина и пели:
Я Олень с семью отростками на рогах,Я Косуля в чаще,Я преследуемый Посланник Жизни…Пять дней в конце года я бегу,Пять дней Дверь в Чаще остается открытой,Пять дней Гончие Аннона преследуют меня по пятам!Торопись, тот, кто готов! Солнце ждет нас,Скорее, мчись вперед! Сын родился,И звон бубенцов возвещает Рассвет…Лети, песнь ветра, встречай Восход Солнца!Мы проплываем Зимнее Море, оставляя его далеко позади.Плачут березы, сгибаясь подо льдом, от которогостановятся хрупкими их ветви! [8]8
По–за–им–ст–во–ва–но у Ду–гла–са Мон–ро с не–боль–ши–ми из–ме–не–ниями.
Но даже и во время пения жриц Эрхина не могла, к своей досаде, отделаться от мыслей о Торварде. Она сама и есть эта косуля в чаще, а за ней днем и ночью гонятся злые псы ее сомнений и соблазнов. Скорее, спасаясь, она должна совершить прыжок в Пылающую Дверь и возродиться в новом году сияющей богиней Хейд.
Но некому было сказать ей, где же эти злые псы – позади или впереди.
Пять дней Вне Времени миновали, приблизился вечер Возрождения Солнца. В эту ночь, одну из восьми священных ночей года, жители острова Туаль не спят, одолевая свой вечный страх перед темнотой. С утра готовили угощение, пекли хлеб, закалывали свиней и опаливали туши. К вечеру во всех пяти покоях Дома Четырех Копий приготовили столы. В Южном Покое пировали певцы, в Восточном – земледельцы и торговцы, в Северном – воины во главе с неугомонным Ниамором, в Западном – мудрецы.
В Северном и Западном покоях скамьи у северной и западной стен пустовали. На столах также стояли чаши, были разложены хлеб и овощи, и большие бронзовые блюда ждали мяса жертвенных свиней – но гостей еще не было. Эти места предназначались для мертвых, которых только еще предстояло пригласить на пир. В эти дни, пока солнце погружено в черный океан Бездны, дверь между мирами закрыта неплотно и оттуда выходят души умерших. Они могут помочь, могут навредить – это зависит от того, умеют ли их здесь встретить.