Ясень и яблоня. Книга 1: Ярость ночи
Шрифт:
– И я совершил великие подвиги! – отвечал на это Арху сын Бранана, по прозвищу Победоносная Рука. – Все вы помните, как мы три месяца ничего не могли поделать с Брисой Охотником, который разорял дома и угонял у людей скот! Это я подобрался ночью к его дому и предал его огню!
– Нет большого подвига в том, чтобы сжечь спящих! – возражал ему Криодайм Яростный. – А вот я совершил истинный подвиг! Все здесь помнят, как в ущелье Лид жила ведьма-чудовище, у которой было двенадцать огнедышащих собак! Клинок сгибался о крепость ее груди, и никто не мог миновать это ущелье живым! Девять отрядов по девять воинов одолела ведьма, пока я не пришел в ущелье Лид! Я победил ее
– У меня есть волшебный меч, который никогда не наносит незавершенного удара! – хвастался Ройг Сокрушитель.
– Я в одиночку сразился с тремя сыновьями колдуньи Рэйди и убил их одного за другим! Головы их я посвятил богине Бат, и все видели, как их палило солнце! – кричал Финнлит Упрямый.
– Я с моей дружиной напал на остров Бринн и захватил там столько скота, сколько могло поместиться в долине, и при каждой корове была рабыня с золотыми кольцами, а при каждом быке – раб с серебряным браслетом! – вспоминал Дойд сын Дойда, по прозвищу Сердце Из Камня.
– Эта твоя долина, как видно, была не шире бычьей шкуры! – осаживал его Туигим Боевой Ясень. – Я спас дочь Ларина Ловкого, когда разбойник Рюддиль с острова Фотлы требовал ее в жены! Я сразил злодея на поединке и сам взял ее в жены с приданым в сто коров и сто рабынь!
– Хвастайся, как ты добыл жену, что потом от тебя сбежала! – смеялся Кадарн Копьеметатель. – У брода Форгала убил я Форгала Кривого, который хотел угнать моих коров!
– Я добыл ветку рябины, чьи ягоды были слаще меда и насыщали человека на три дня, которая росла на берегу озера и которую охранял огромный змей!
– Я сразился с Красным Эйханом Холмов, бился с ним целый день и целую ночь, был ранен в бок, так что едва не умер, исцелился водой из священного источника и на другой день вступил в схватку снова! Только на третий день я наконец-то одолел Красного Эйхана, но подвиг этот вовек не забудут в Холмах!
Веселье было бурным, но лихорадочным, как всегда, когда туалам, детям солнца, давал сил для ночного пира Иной Мир. Эрхина держала на коленях кубок, улыбалась героям, чьи подвиги едва мог вместить просторный покой, но внимание ее принадлежало не им. На престоле напротив она видела гостью, которую привела через Западные ворота, – видела впервые, потому что ни с какого другого места, кроме трона фрии на камне Фаль, ее увидеть нельзя, а это место Эрхина занимала на этом празднике впервые.
У гостьи не было ни возраста, ни облика, и глазу лишь изредка удавалось выхватить какое-то подобие фигуры из темного, мерцающего холодными искрами облака. Но из этого облака прямо на Эрхину падал взгляд единственного глаза богини – зоркого, острого, черного и холодного. Этот взгляд был точно острое стальное копье, приставленное к груди, и Эрхина едва помнила себя от ужаса, возбуждения, восторга – ведь сейчас они с Богиней сидели напротив, как равная с равной!
– А голову Торк-Трейта, Вождя-Вепря, я возьму себе! – гремел возле очага Ниамор сын Брана. – Посмотрим, найдется ли тут такой храбрец, что посмеет оспорить эту честь! Я, Ниамор сын Брана, медведь Широкого Леса, и кости врагов трещат в моих лапах! Я совершил так много подвигов, что мясо совсем остынет прежде, чем я расскажу хотя бы о сотой части! Когда я прихожу к двери врага, ударом копья я пробиваю ее насквозь! Не нашлось ни разу бойца, перед которым я отступил бы на шаг! Не был побежден я ни на одном поле, над которым богиня Бат испускала свой крик!
К этому времени Ниамор уже достаточно опьянел: его лицо раскраснелось и пылало, как медь, глаза налились кровью, мокрые рыжие волосы прилипли ко лбу. Эрхине он был противен. Чего хорошего в нем могла находить Эрхина Старшая, что позволила ему так возомнить о себе? Впрочем, она ведь была старше его на тридцать лет – должно быть, ей он казался молод и красив! Даже Торвард конунг… Тот, по крайней мере, молод и знатен, а прославлен не меньше… И вздумай она принять его сватовство, то старый кабан теперь бы уже не хрюкал… Если бы Торвард родился туалом… Уж он-то не смолчал бы, когда все остальные послушно глотают Ниаморово бахвальство!
Но эта мысль была слишком опасна, и Эрхина с досадой отбросила ее.
– Хотелось бы знать, не припасла ли судьба для наших воинов еще более славных подвигов? – подавляя досаду, произнесла она, надеясь в душе, что хотя бы Богиня его осадит. – Я взываю к тебе, Госпожа Бурное Море: ответь, достоин ли будет конец Ниамора сына Брана его славной жизни?
– Нетрудно ответить! – порывом легкого холодного ветра пролетел по покою бесплотный голос. Видела гостью только Эрхина, но слышали все, и люди за столами замерли, напряженно вслушиваясь. – Вижу я, как Ниамор сын Брана окончит свой путь. Его убьет не раб и не свободный, пришедший сюда впервые, но бывавший здесь ранее. Падет он от руки не знатного человека и не простого; не другой его убьет и не сам он себя убьет. Умрет он не в битве и не в покое, не в городе и не за городом. Иначе, не тот это сделает, кто это сделает. Вот такой ответ я могу дать.
– Может быть, тогда сыну его суждена славная доля? – спросила Эрхина, видя, как изумлен этим пророчеством и сам Ниамор, и побледневший от волнения Бран.
– Знаю я и ту дорогу, что суждена Брану сыну Ниамора! – Глаз богини по имени Вздох мигнул. – Редкий жребий ему сужден. Встретит он деву из Иного Мира, и любовь поразит его сердце. Она уйдет по воде, и он пойдет за ней, чтобы навсегда забыть о доме.
Это предсказание потрясло всех еще больше; Брана ошеломила такая пугающая честь, а Эрхина почувствовала болезненный укол ревности. Впрочем, девой из Иного Мира могла быть она сама – но как же тогда Бран забудет о доме?
– А что же скажешь ты мне? – с замиранием сердца спросила Эрхина.
– Нетрудно ответить, но трудно понять! – произнесла богиня, и легкий льдистый блик света над ее местом засиял ярче. – Потому я одноглаза, что второй мой глаз – у тебя. И пришло время мне взять с тебя плату за то, что ты владеешь им. Я – смерть, я поглощаю зло и тревогу, чтобы очистить их и вернуть благом мудрости и мира. Но не вечно мне делать это за тебя! Приходит и твоя пора сразиться со Змеем! Ищи себя в Богине и Богиню в себе. А если ты не справишься, я заберу мой глаз назад.
Гостья замолчала, образ ее в глазах потрясенной Эрхины стал таять. Праздник подходил к концу.
Поднявшись с места, Эрхина взяла в руки серебряную ветку цветущей яблони, укрепленную над спинкой трона, и все вслед за ней вскочили с места, расхватали факелы. Пришла пора провожать гостей. Позванивая серебряными бубенчиками на ветке, Эрхина встала первой, и люди, как и в первый раз, выстроились за ней, только теперь каждый держал факел в правой руке, а руку соседа – в левой. Эрхина вывела живую цепь во двор, и другая цепь, мертвая, следовала за ними. Зазвучали барабаны; с песней прощания Эрхина двинулась вокруг двора, теперь уже по солнцу, и цепь огней тянулась за ней по спирали, описывая круги все дальше от стен дома, приближаясь к Западным воротам.