Ясный новый мир
Шрифт:
– Вы не поверите, товарищ Тамбовцев, но он сейчас обосновался в квартире дома 83 по Сергиевской улице. Вы помните, кто там живет?
Я кивнул. В квартире сей, снимаемой «сладкой парочкой» – Дмитрием Мережковским и Зинаидой Гиппиус, – собиралась «тусовка» тогдашней питерской интеллигенции. Разговоры при этом велись самые что ни есть провокационные. Я догадывался, что рано или поздно Савинков появится в этом адресе – ведь его тщеславие требовало, чтобы люди из его круга восхищались им, а он, распушив перья, как павлин, гордо ходил среди богемы – мрачный, опасный и ужасно таинственный. Впрочем, с хозяевами и их гостями он вряд ли слишком откровенничал, прекрасно зная, чего они стоят. Он не сомневался, что все, рассказанное им, тут же станет известно всему городу.
– А ведь, Феликс Эдмундович, – сказал я, – появление его там не случайно. Он там оказался совсем не для того, чтобы вспомнить веселые деньки, проведенные вместе в Париже. У Савинкова там штаб-квартира. Ведь от Сергиевской до Таврического дворца рукой подать. Думаю, что туда сходятся все нити заговора. Поэтому брать Савинкова нужно будет самым доверенным людям. Если его спугнуть, то потом хлопот не оберешься. Если вы, товарищ Дзержинский, не против, всю эту шайку-лейку отправлюсь брать я с нашей спецгруппой. Тряхну стариной – ведь я же не всю жизнь был журналистом. А ребята наши опытные, полковник Бережной оставил для таких случаев троих самых лучших своих «мышек».
Железный Феликс покачал головой. А потом, немного подумав, произнес:
– Александр Васильевич, я согласен, но лишь в том случае, если в составе этой, как вы говорите, спецгруппы буду находиться и я. Уж очень мне хочется увидеть своего старого знакомого по Варшаве. Ведь я знал его, и даже уважал. А теперь он мой враг. И за то, что он собирается поднять мятеж против нашей народной власти, приговор для него может быть лишь один – расстрел…
19 июня 1918 года, полдень.
Петроград. Сергиевская улица, дом 83,
квартира Дмитрия Мережковского
и Зинаиды Гиппиус
В последние, наполненные подготовкой к выступлению дни Борис Викторович Савинков и другие руководители организованного им «Союза защиты Родины и свободы» поселились в большой квартире Дмитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус. Именно сюда сходились все нити заговора, именно здесь Савинков встречался с Марией Спиридоновой, Вячеславом Александровичем и еще одним загадочным господином с эскадры адмирала Ларионова, которого поздним вечером привела с собой Мария Спиридонова.
Очевидно, разговор с этим человеком убедил Савинкова в успехе задуманного. И даже более того – ему он вскружил голову обещанием содействия якобы сочувствующих ему матросов и офицеров эскадры – силы запредельной мощи. Если один раз эта сила, поднатужившись, сумела подсадить к вершине власти Сталина и его камарилью, то почему теперь то же самое она не сможет сделать ради него, Савинкова, величайшего революционера всех времен и народов?
Вообще-то, Савинков встречался с капитаном 3-го ранга Алексеем Гусевым, начальником особого отдела ракетного крейсера «Москва», по прозвищу Папа Мюллер. У Алексея Николаевича, конечно, было немало достоинств, но в их числе отсутствовала любовь к погибающей русской демократии, а также борьба за завоевания революции, о которых так любил потрепаться перед своими соратниками Савинков. А если бы капитана 3-го ранга попросили бы честно и откровенно высказаться о самом Савинкове, то от произнесенной тирады, наверное, завяли бы уши даже у боцмана-сверхсрочника. Но наивный Борис Викторович всего этого не знал и с превеликим удовольствием позволял развешивать на своих ушах спагетти.
А время шло, и Бориса Викторовича торопили сразу с двух сторон. С одной стороны, его понукали встревоженные французы, обнаружившие на фронте почти готовую к наступлению германскую группу армий «Принц Леопольд». С другой стороны, избранный в марте Верховный Совет Советской России на своем заседании уже принял новую Конституцию, и теперь уже тридцатого июня, в воскресенье, эта новая конституция выносилась на всенародное обсуждение, ответ которого с вероятностью девяносто процентов должен быть положительным.
Савинков понимал, что если Сталин и компания сумеют завершить легитимацию своего режима, то тогда даже частный успех в столице не гарантирует ему успешной роли «спасителя Отечества» и «демократического диктатора». Для того чтобы к центру города подошли матросы из Кронштадта и Красная гвардия с окраин, потребуется не более двух-трех часов, и тогда восстание, ударный костяк которого составляли лишь несколько сотен офицеров-фронтовиков, будет утоплено в крови. Поэтому выступить надо было раньше тридцатого числа, и вместе с членами большевистского правительства при начале восстания необходимо также было поголовно уничтожить депутатов этого самого Верховного Совета, а также окопавшееся в Гатчине семейство Романовых, да так, чтобы свалить это деяние на большевиков. На этом особо настаивали французы – очевидно, у них на этот счет был какой-то свой, особенный резон.
Помимо Дмитрия Мережковского, Зинаиды Гиппиус и проживающего у них Дмитрия Философова, а также самого Бориса Савинкова, с которого восторженная Гиппиус была готова сдувать пылинки, на квартире постоянно находились: секретарь и любовница Савинкова Любовь Дикгоф (Эмма Сторэ), ее муж барон Александр Дикгоф, готовившийся стать при будущем «демократическом диктаторе» кем-то вроде министра иностранных дел.
Еще там находились начальник штаба будущего восстания полковник Александр Перхуров, казначей организации Флегонт Клепиков, а также два полковника-латыша, один из которых, Карл Гоппер, занимался в савинковской организации кадрами, а второй, Фридрих Бриедис, отвечал за разведку и контрразведку. Короче, квартира была переполнена, и только то, что Мережковский и Гиппиус постоянно принимали в своей квартире множество самых разных людей, спасало от провала Савинкова и его приближенных.
Но это впечатление было обманчивым – наблюдение за «нехорошей» квартирой велось настолько плотно, насколько это вообще было возможно в начале ХХ века с частичным использованием средств ХXI века. И хоть пока ничего не предвещало для заговорщиков беды, но их уже измерили, взвесили и признали годными для того, чтобы брать.
Поэтому люди, которые должны были принять участие в этом торжественном финале, уже подтягивались к дому № 83 по Сергиевской улице через проходные дворы, которых было много в этом районе Петрограда, дабы раньше времени не спугнуть издерганного нехорошими предчувствиями Савинкова. Вроде все было готово к перевороту, но сил было явно недостаточно, а находившиеся в его распоряжении около восьмисот уволившихся из армии после Рижского мира офицеров были разрозненны, плохо вооружены и обладали крайне низким боевым духом.
Лозунг «войны до победного конца», под которым официально выступал возглавляемый Савинковым СЗРиС, был крайне плохой идеей для продвижения его в массы, тем более что пригодных для этого масс находилось не так уж и много. Армия не была распущена, погоны никто не спешил отменять, юнкерам школ прапорщиков, которые пробились в военные училища своим потом и кровью, дали доучиться, и кого отправили в запас уже в офицерском звании, а кого зачислили в кадры новой армии, или даже Красной гвардии.