Ястреб над океаном
Шрифт:
Это был новый предлог увидеть ее.
Одним прыжком он очутился у двери коменданта.
И на этот раз она была полуоткрыта.
Кэт была уверена, что в первую свободную минуту он придет…
Морис вошел бесшумно.
Майор все еще спал. Доктора при нем не было.
Девушка подбежала к Морису, и их руки соединились.
– Кэт, умоляю вас… скажите мне, что вы не жалеете ни о чем… что только что… в гроте… когда я признался вам… вы прощаете?..
Она прервала, глядя ему в глаза сверкающим взором:
– Нет, Морис, я не раскаиваюсь… я вас люблю, я счастлива. Этот остров стал для меня раем, с тех пор как я узнала, что вы любите меня! Как объяснить вам! Я не знаю… С первой минуты я почувствовала, что не могу быть равнодушна к вам… Потом, когда мы говорили о Франции, мне казалось, что я очень близка вам, что нас связывают очень прочные… очень старые узы… И когда я увидела вас работающим, жертвующим собой для нашего спасения, готовым пуститься в это страшное путешествие… О! Тогда моя симпатия быстро перешла в то… что я сейчас сказала…
– Как я люблю вас, и как я буду вас любить, Кэт!
– Вы любите меня! Морис… Я немножко боюсь, потому что… Одна на этой скале я, быть может, представляюсь вам… как бы вам сказать?.. вы приписываете мне качества, которые исчезнут, когда вы сравните меня с другими… особенно с француженками, которые красивы… кокетливы…
– Но вы же француженка, моя дорогая! Никогда – верьте мне…
Но он замолчал, вспомнив причину своего появления здесь. Десять минут подходят к концу. При звуке выстрелов майор Гезей внезапно проснется и может сделать резкое движение, опасное для его раны.
Морис быстро сообщил обо всем девушке.
– Я знаю, – сказала она, – лейтенант Спарк предупредил меня…
– Лейтенант Спарк приходил сюда! – И он глубоко вздохнул.
Она, по-видимому, ничего не поняла и повернулась к кровати.
– Приходите, – сказала она, – не уезжайте, не повидав меня. Я буду вас ждать здесь…
Когда молодой человек вернулся к Бродвею в его блокгауз, снова послышался звонок телефона.
– Вы пришли вовремя, дорогой инженер! Встаньте у этой горизонтальной амбразуры и смотрите внимательно. Зрелище вполне достойно этого…
Затем он сказал так же спокойно, как бы командовал на маневрах:
– Да будет свет!
И он повернул находившуюся перед ним ручку коммутатора.
И ослепительная пелена покрыла вдруг угольную платформу. Она была вся усеяна целым роем японцев – неподвижных, прижавшихся друг к другу.
Свет произвел на них такое же впечатление, как струя кипятка, пущенная в муравейник.
Все зашевелилось, закопошилось, и так как все двинулись назад, то находившиеся на краю падали, увлекая друг друга на скалы.
Но в эту минуту из прорезывавших валы амбразур вырвались целые снопы пламени с продолжительным треском, так удачно сравниваемым с шумом разрываемого полотна.
Целый ураган пуль из пяти различных пунктов Мидуэя врезался в эту копошившуюся кучу. Затем один из прожекторов был перемещен и открыл у самого подножия платформы другую толпу, скрывшуюся среди скал. Другие митральезы, направленные на нее, были приведены в действие. В это время обнаружились при ярком свете лестницы, служившие для подъема на валы, вместе с линией солдат, внезапно остановившихся среди восхождения и падавших друг на друга, извивавшихся, окровавленных.
Не прошло и двух минут, как на платформе оставалась только куча растянувшихся тел, копошившихся под осыпавшим их градом пуль.
Всюду виднелись бегущие тени, бросавшиеся к баркам, которых нельзя было разглядеть, так как они были скрыты за кольцом рифов.
Вдруг рефлекторы потухли, и тотчас прекратилась стрельба.
Битва, или вернее избиение, было окончено. Оно продолжалось одно мгновение, и в этой расправе было что-то страшное. Сейчас беспощадная стрельба откроется снова, еще на несколько минут, пока лодки, увозящие оставшихся в живых, выйдут из своего убежища для того, чтобы присоединиться к своим судам.
Преследуемые снопами света, они потеряют три четверти своих пассажиров.
Пушки Максима, дающие шестьсот пуль в минуту, блестяще сделали свое дело.
Пехотным стрелкам едва пришлось принять участие в борьбе. Те, которые были поставлены в гроте, не сделали ни одного выстрела. Они просто убили штыками несколько японцев, которые, спасаясь от страшного огня из бойниц, спрыгнули с высоты платформы.
У желтолицых не было ни времени, ни желания сопротивляться.
– Пленников нет! – сказал капитан Бродвей.
И в самом деле их не было.
Любопытное обстоятельство, наблюдавшееся еще под Порт-Артуром: из этой груды раненых не слышно было ни одного крика отчаяния, ни одного стона. Только хрипение раздавалось среди мрака, еще увеличившегося после исчезновения электрического света.
Раненый японец безмолвен, как умирающая лошадь.
Спускаясь в грот вместе с доктором Сандерсоном, явившимся для того, чтобы разузнать, нет ли в американском отряде раненых, Морис Рембо натолкнулся на отодвинутое к двери тело Кердока.
Доктор осмотрел его.
На груди его была татуировка в виде дракона, и поэтому можно было предположить в нем китайца. Но под мышкой нашли другую татуировку, изображавшую солнце, вокруг которого были расположены неизвестные буквы, без сомнения, свидетельствовавшие о принадлежности его к одному из многочисленных тайных обществ, быстро размножившихся в стране желтолицых.
Китаец или японец, филиппинец или яваец – эти четыре типа имели много общих черт. Кердок два года работал в качестве предателя в крепости Мидуэй, где он находился с самого начала ее постройки.