Ят
Шрифт:
– И что с ней делать?
– Три раза в день столовой чашкой.
– Спасибо, такие дозы меня не интересуют.
Он потоптался немного и ушёл.
Рассматривая стенд-стойку, я краем уха слушал разговор за моей спиной:
– …накопил полный мешок впечатлений. И ни с кем не делился – таскал всё время за собой. А мешок возьми да и лопни. И впечатления разлетелись по свету. Гонялся он за ними, гонялся – по горам горнялся и загорался, и по морям морился, и за лес залесал, и за реками зарекался, и за заборами заборолся… не всё
– И куда он их теперь?
– А куда попало! Что ему? Надо будет – ещё наберёт.
– А…
Я не дослушал и отошёл. А может, от меня отошли.
И вернулся к Тому. Том стоял, раскрыв рот и смотрел, как продавец вынимал что-то из шкафа. Я присмотрелся. Что-то мне это что-то напоминало…
Я понял и вздрогнул: это была очень плохая примета. А на полках лежали ещё худшие. Много худшие.
– А хорошие приметы у вас есть? – спросил я.
– Были. Но сейчас ничего лучшего нет. Берите, что дают. Даром даю, бесплатно.
– Нет, такого добра нам не надо, – твёрдо ответил я и предложил Тому и Гиду поскорее удалиться.
Глава 22. С Ярмарки и мимо
Торговые ряды кончились, потянулась улица, наполненная одноэтажными индивидуальными домишками, хозяин каждого из которых занимался сугубо индивидуальным делом: у ближайшего к нам домика человек возился у окна – вероятно, готовился к зиме. У него ничего не ладилось, и он отпускал длинные витиеватые выражения. Выражения витали вокруг него, одно мазнуло Тома по носу – и в результате получился такой диалог:
– Что такое?
– Да зла не хватает, – хозяин пытался заокнопатить вязкой массой длинные тонкие щели в оконных переплётах.
– На что? – решил выяснить Том.
– На эти безобразия.
– Зло – на безобразия?
– Ну да. Сначала шло возмущение, а теперь оно полностью вышло, а безобразия остались.
– А потом чем будете?
– Поищем ещё чего-нибудь.
– А безобразия – эти окна?
– Точнее, щели в окнах.
– А окна что?
– И окна тоже, но другие.
– То есть, они прозрачные?
– Вы же видите: их видно насквозь.
– И все видят?
– Конечно.
– А безобразия остаются?
– Разумеется. Куда же они денутся?
Том покрутил головой и отошёл.
У соседнего домика кипела работа: хозяин ничего не мог поделать со своим огромным желанием: оно не лезло ни в какие ворота. Столпившиеся у заборных столбов пившие со стола зеваки и сочувствующие принимали живейшее участие: брали его с разносимых домочадцами больших деревянных подносов и отправляли в рот. Приняли и мы по чуть-чуть.
А отпилить от желания хоть кусочек хозяин категорически отказывался.
– Поймите, – убеждал он, – желание нельзя осуществить по частям. Иначе удовлетворение
Пришла мысль разобрать часть стены и протиснуть желание во двор. Постояла, дождалась, пока её заметили и крикнули «Эврика!»
– Это стандартное привектствие для новых мыслей, – пояснил Гид. – От веку так повелось.
– Лось? – удивился Том. Но пришёл и лось, помогать.
– Только осторожно! – попросил хозяин.
Окружающие пошли ему навстречу, и в результате солгасованных (или согалсованных? Мы старались двигаться параллельными галсами) усилий с двух сторон и разборки части стены ему удалось осуществить задуманное целиком и полностью.
Мы подключились к работе по проталкиванию желания внутрь двора, за ограду.
Представьте же наше удивление, когда желание, оказавшись во дворике, кануло в землю, словно яйцо со смертью Кащея или же большая, протяжённая каппля всепроедающей жидкости. И проделала в земле большущую дыру – глубокую-преглубокую яму… Но хозяин словно ждал чего-то подобного, и выглядел весьма довольным. Видели бы вы, как он улыбался!
Мы подошли к краю ямы и заглянули внутрь. Где-то далеко-предалеко внизу поблёскивала… вода не вода, но что-то мокрое.
– Глубокое удовлетворение… – довольно пробормотал хозяин. – Далековато лезть придётся…
– А зачем лезть? – удивились мы.
– Глубокое удовлетворение надо ощутить до самого дна. Прочувствовать его.
– Есть глубокое удовлетворение, а есть чувство глубокого удовлетворения, – пояснил Гид.
– А чем они отличаются? – спросил Том.
– Чувство глубокого удовлетворения принадлежит глубокому удовлетворению, это его собственное чувство.
– Значит, оно тоже умеет чувствовать?
– А как же!
И мне тотчас на ум пришло знаменитое: «Профессор, который думает, что он бабочка, или бабочка, которая думает, что она – профессор?» Нечто подобное мы наблюдали и здесь: у глубокого удовлетворения имелось чувство глубокого удовлетворения. Но какое чувство? Так глубоко в скрытый смысл смысла мы погружаться не рискнули.
Хозяин между тем полностью скрылся в шахте удовлетворения, и мы не смогли бы помешать ему, даже если бы и захотели. Но для чего нам хотеть?
Мы поудивлялись немного, и удалились.
У соседнего домика мы увидели громоздкое деревянное сооружение – сундук не сундук, рундук не рундук, дундук не дундук. Так, нечто среднее. А потом поняли: человек возится у деревянного короба.
– Откровение? Какое это откровение, если оно не открывается? – и человек снова, при нашем приближении, а позже – присутствии – яростно задёргал ручку дверцы, выполненной в виде скульптурной группы: бурундук грыз фундук.
Вблизи сундук или рундук оказался похож на аляповато раскрашенный с позолоченными местами ларец в виде дворца: не то Тадж Махала, не то Ангкор Вата, не то Большого княжеского дворца во граде Китеже.