Явление прекрасной N

Райнеш Евгения

«Всё кончено», – подумала Кайса. – «Теперь уже точно – всё кончено».

Ребёнка не будет. Ничто не свяжет их с Гордеем на веки вечные.

– Молодец, – сказала она стакану. – Ты всегда – самый лучший молодец. Геройский спаситель всех и каждого. А я – истеричка и высушенный абрикос без косточки.

После вина стало приторно-противно на языке, но через минуту тепло изнутри укутало её ватным одеялом. По телу разлилась безмятежность. Она растворяла спазмы в животе. Вслед за теплом и безмятежностью появилась лёгкость.

Всё очень просто.

Кайсе нужно немного меньше любить Гордея. Меньше тревожиться и стараться соответствовать. Не ревновать к той, которая давным-давно пропала с их горизонта.

Артистка, игравшая сериальную героиню, чем-то похожа на неё. Естественным золотом волос. Бездонностью глаз. Точёным, самую капельку вздёрнутым кончиком носа. Из-за этого едва заметного изъяна лицо женщины-вамп приобретало убийственную беззащитность.

Трогательность, перед которой не мог устоять ни один мужчина, встретивший Ниру на своём пути.

Все и всё вертелось вокруг Ниры. Если переложить эти отношения на итальянскую комедию масок, то Нира играла вечную Коломбину, Мика – бестактного Арлекина, а Эд – страдающего Пьеро. Только Гордей выбивался из разыгрываемой судьбой пьесы. Что-то такое было между ним и Нирой… Неопределимое.

Нет, они не объявляли себя официальной парой, не уединялись демонстративно. Но как-то Кайса заметила на руках Ниры небольшой перстень. С первого взгляда – простой, но за ним стояла какая-то история. Кайса чувствовала такие вещи. Она набралась смелости и спросила Ниру, что это за перстень. Но та ожидаемо хмыкнула, показывая, что вопрос глупый и неуместный. И бросила незаметный, но быстрый и торжествующий взгляд на Гордея. Перстень явно связывал этих двоих.

Такая вот ситуация, с которой ничего нельзя поделать. Кайса любит Гордея, Гордей не может забыть Ниру. Кайса это чувствовала, инстинктивно, в каждом его повороте голове, в каждой недосказанной фразе.

С Гордеем они говорили об этом один единственный раз. И то, как говорили… Гордей был мертвецки пьян, рыдал, в самом прямом смысле страшно вгрызался в землю, и слюна, которую вытирала с его лица Кайса, тянулась коричневая, густо замешанная на грязи. Кто захочет вспоминать о таком? Они и не вспоминали. Но тень Ниры стояла между ними даже спустя годы после того, как сама она пропала.

Нира, Нира, Нира… Всегда и везде между ними. В утренних объятиях, чашке кофе с кардамоном, привычке Гордея целовать в самый уголок рта. Они жили вместе восемнадцать лет, но всё это время Кайсе казалось, что она – призрак, замещающий вышедшую на минутку хозяйку. Здесь всё принадлежало Нире. Даже фамилию Гордеева Кайса не посмела взять. Так и осталась Васнецовой.

Восемнадцать лет! Эти грёбанные восемнадцать лет соперничать с мертвецом!

И в конце концов проиграть. Низ живота, напоминая о её окончательном поражении, опять скрутило спазмами.

Кайса застонала. Она всё так же возлежала на диване с уже пустым стаканом, но приятное блаженство ушло, стоило ей только вспомнить ненавистное имя. Открыла глаза и тут же наткнулась на чей-то взгляд. Пятый этаж, кто мог смотреть на неё с той стороны балкона при двадцатиградусном морозе?

Огромный дымчатый кот – вот кто! С поразительно голубыми глазами. Сидел на балконном подоконнике и, не мигая, смотрел на Кайсу. Сначала она подумала, что это соседский Сенька выпал из приоткрытой форточки в азарте воробьиной охоты. Он несколько раз проделывал такой трюк. Благодаря кошачьему богу, который почему-то невероятно благоволил Сеньке, котяра всегда успевал развернуться в полёте так, чтобы приземлиться на нижний балкон – балкон Кайсы. Она собиралась встать и впустить «лётчика» в квартиру, вернуть хозяевам, но замерла.

Сенька был классическим серым «дворовым» котом. Гладким и в полоску.

Этого же раздувало бело-серой пушистостью. Легчайший пух переливался от малейшего дуновения ветра. Как будто кот излучал сияние или исходил дымом. Подобную породу Кайса никогда не встречала, но даже издалека не вызывало сомнения: животина во много раз благороднее, чем сама Кайса. Дорогущее дымчатое облако с огромными густо-голубыми глазами.

– Кис-кис, – сказала Кайса, медленно, чтобы не спугнуть, подходя к балконной двери.

Он сидел и смотрел на неё. Показалось, что вообще не живой. Большая детская игрушка, новенькая, из элитного магазина.

Ворвался морозный сквозняк – Кайса приоткрыла дверь. Кот, всё так же не отрывая от неё взгляда, растаял в воздухе. Исчез.

– Странное видение, – сама себе вслух сказала Кайса. – Это от алкоголя. Не следует мне пить.

***

Гордей, улучив минуту, достал термос с чаем, отвинтил крышечку.

– Горячего? – спросил Ирину.

Та покачала головой:

– Пока машину мыли, мы с Николаичем в моечном кафе чаю с плюшками напились. Больше не рекомендуется, иначе в туалет не набегаюсь…

Николаич, значит, так звали сегодняшнего водителя.

– Там пироги с мясом, – тот обернулся, услышав, что говорят о нём. – Вкусные, заразы…

– На дорогу смотри, – шикнула на него Ирина, – пироги ему…

Совместное распитие чая в моечном кафе невероятно сближает людей. Ирина командовала водителем, которого они впервые увидели сутки назад перед сменой, как будто вырастила с ним, по крайней мере, троих детей.

– А я не успел, – пожаловался Гордей, с удовольствием вдыхая крепкий чайный пар. – Отмывался, потом переодевался… И наладонник постоянно тренькал.

– А зачем с собой-то забрал? – удивилась Ирина. – Оставил бы мне.

Они выехали с центрального проспекта, свернули на менее оживлённую улицу. Гордей, приняв вызов, вздохнул с непонятным облегчением: их бригаду направили не в Нахаловку, в другой район.

Конечно, ничего хорошего в том, что у молодой женщины начались кинжалообразные боли внизу живота. Но вызов пришёл из спального района однообразных девятиэтажек, и этим словно прерывалась странная череда несчастий, рассыпанных злым волшебником вдоль извилистой железнодорожной окраины.