Явление прекрасной N
Шрифт:
Вернувшийся Эд, проходя мимо парты Гордея, шепнул:
– Нира пропала… Там менты…
Гордея бросило в холодный пот. Он думал, Нира заболела после вчерашнего, или так рассердилась на него, что не пришла в школу. И разозлился ещё больше. Подумал, что она назло. Скрывается где-то, чтобы досадить ему, Гордею. Мысли пакостные, мерзкие, недостойные, но он ничего не мог с ними поделать, и вся эта гадость лезла к нему в душу, вызывая приступы головной боли.
– Гордеев, – чётко произнесла математичка, – теперь ты. К директору.
Их оказалось двое в кабинете – поджарый следователь
– Имя, фамилия, полных лет…
Гордей отвечал сухо и однозначно, чтобы они не подумали, что он волнуется.
– Ты её бойфренд?
Он стиснул кулаки, приказав себе не наливаться краской.
– Нет… Да… Кажется…
– Почему – кажется?
Кровь всё-таки хлынула Гордею в лицо.
– Немного поссорились, – буркнул он, опуская взгляд. – И мы не встречались официально.
– Совсем немного? – как-то очень ехидно спросил его следователь, и Гордей вдруг испугался.
Прямо в тот момент понял, что всё серьёзно, а в сердце вошла холодная игла. Нира не прячется после их ссоры. С ней и в самом деле произошло что-то очень, ОЧЕНЬ плохое.
– Это из-за меня, – сказал он, ещё не зная, что именно «из-за него».
– Так, – взбодрился следователь, – а теперь…
– Мы поссорились, – перебил его Гордей. – Я нечаянно ударил её локтем по носу, пошла кровь, я хотел помочь, но Нира убежала.
Он замолчал. Не боялся, просто стало невыносимо противно от самого себя.
– А дальше?
– Всё, – Гордей с удивлением посмотрел на следователя.
Что ещё ужаснее он собирается услышать?
– Я вернулся домой.
– Тебя кто-то видел?
– Мика видел, ой, точнее Михаил Давыденков, как я шёл домой. Он со мной хотел, но я его отшил.
– Почему?
– Хотелось побыть одному, – серьёзно сказал Гордей. – Дома были родители. Они подтвердят, что я сразу лёг спать.
Мучительная игла, с тех пор ни разу не покидавшая его сердце, прорезала ледяным холодом. Больше никогда и ничего не становилось как прежде.
Они все повзрослели сразу за несколько дней. И Мика, и Эд. И он, Гордей.
Сначала нашли одежду Ниры, возле вещевого рынка, который недавно к общему неудовольствию перенесли из центра на самую окраину города. За рынком начинался уже лес, и в кустах, на обочине шоссе, кто-то из проезжающих продавцов и увидел порванные, окровавленные тряпки. Человек понял, что одежда из очень недешёвых, и совсем недавно была на ком-то приличном, заподозрил неладное. И оказался настолько сознательным, что принёс вещи в полицию. На всякий случай. Там Лара Эльман сразу опознала одежду дочери.
И закрутилось.
Они впервые так дико напились тогда втроём – Мика, Эд и Гордей, от страха перед случившимся, от невыносимой беспомощности.
Гордей потерял друзей по пути на рынок, к тому месту, где нашли её одежду. У них не оказалось ни могилы, на которую они могли бы прийти, ни памятника, перед которым попросить прощения. Только это место связывало оставшихся с ушедшей Нирой.
И ему показалось, что её блузка промелькнула между деревьями, и Гордей бросился туда, вонзил попавшийся металлический дрын в земляной холмик, из которого торчал яркий обрывок. Это был всего-навсего старый полиэтиленовый пакет, зацепившийся за куст и придавленный нанесённой ветром землёй, но Гордей так ясно видел плечо блузки, и Ниру там, в промозглом, подземном плену, лицом вниз. Без сознания, только тонкие дорожки земляной пыли бегут в разные стороны, подрагивая от её дыхания. Она сейчас отчаянно борется за жизнь, надо только помочь, освободить, отвезти в больницу, и всё наладится. Он то хватал дрын, то принимался раскидывать землю голыми руками, сдирая их до крови.
А потом Гордей понял, что это – пакет, и в ярости принялся рубить его дрыном, и землю вокруг пакета. Он упал в развороченную коричневую язву, отчаянно желая только одного – умереть, вот тут, сразу, чтобы никогда не видеть больше пустое место за её партой и не помнить горячие, тонкие пальцы на своих запястьях. Те, что он так грубо оттолкнул. Гордей застонал от непереносимой боли и вгрызся зубами в сухую твёрдую землю.
А эти пальцы вдруг снова обхватили его за плечи, заставили приподняться, развернуться, уткнуться в пахнущую почему-то абрикосовым вареньем ветровку.
И Гордей схватился за тёплые руки, перед глазами всё плыло, и размытая слезами и грязью Нира сидела сейчас рядом с ним в сухой пыли. Он плакал, возил испачканным ртом по ладошкам, цеплялся за них, приговаривая:
– Ну вот же, вот… Вот так хорошо, а ты прости меня, я очень хотел, очень, но…
А потом он вдруг осознал себя в чистой постели, прямо в грязных джинсах и несвежих носках, а рядом сидела тихоня Кайса и протягивала ему кружку с дурацким мультяшным зайцем на боку.
Глава четвёртая. Опасность проявленных тайн
Звонок нарушил тишину. Мелькнувшая рука Гордея нащупала кнопку мобильника и опять нырнула в тёплое одеяло. Его дыхание снова стало ровным и сонным. Кайса знала, что он заснул только под утро.
Уже несколько дней от Гордея пахло кем-то чужим. Не те запахи разнообразных болезней, которые он обычно приносил с собой в дом. Пахло шоколадом, коньяком, травой, сохнущей под солнцем после проливного дождя.
Любовь подавала тревожный сигнал: что-то не то.
С того самого момента, когда Гордей вернулся глубоко за полночь, после сложного дежурства, растянувшегося больше, чем на сутки. Между сериалами показывали новости, и когда она увидела на экране перевернувшуюся неотложку, принялась звонить Гордею. Муж не отвечал, она набрала номер фельдшера Ирины. Та сообщила, что уже дома и всё в порядке. Удивилась, что Гордей ещё не вернулся.
Он мог отправиться к Мике – иногда после тяжёлой смены Гордей встречался с друзьями. «Сбрасывал напряжение», —так он говорил, и они там выпивали и болтали о всякой мужской всячине. Тогда Гордей отключал телефон, и в этом не было ничего такого из ряда вон выходящего. Первые годы совместной жизни она ещё пробовала донести до мужа, что это ненормально – не сообщать ей, когда задерживается до утра. Но Гордей каждый раз заново удивлялся: «Почему ненормально?», и Кайса перестала говорить с ним на эту тему.