Языческий лорд

Корнуэлл Бернард

— О да, может, — яростно продолжала она, — он плодит бастардов, как кобель щенков. Он предпочитает плодить бастардов, но гордится Утредом.

Внезапная ярость в ее голосе меня удивила, как и предположение относительно мужа. Она воинственно уставилась на меня, и я подумал о том, как прекрасно ее лицо с выдающимися скулами и твердым подбородком, но смягченное полными губами и бледно-голубыми глазами, которые, как и море, поблескивали серебром.

Очевидно, Осферт думал о том же, потому что с тех пор, как она

к нам присоединилась, не сводил с нее глаз.

— Значит, твой муж — глупец, — заявил я.

— Глупец, — повторил Осферт.

— Ему нравятся смуглые и толстые женщины, — сказала она.

Ее сын все это время слушал и при этих горьких словах матери безрадостно нахмурился. Я улыбнулся ему.

— Толстые и смуглые, худые и светловолосые, — сказал я ему, — все они женщины, и всех нужно лелеять.

— Лелеять? — повторил он.

— Только пять вещей могут сделать человека счастливым, — объяснил я ему, — добрый корабль, добрый меч, верная собака, добрый конь и женщина.

— Почему не добрая женщина? — развеселился Финан.

— Все они добры, — ответил я, — кроме тех, кто нет, а эти еще лучше.

— Боже ты мой, — вымолвил Осферт с укором.

— Слава Господу, — сказал Финан.

— Значит, твой муж, — я снова посмотрел на Ингульфрид, — захочет получить своего сына обратно?

— Конечно, захочет.

— И отправит за нами погоню?

— Он заплатит кому-нибудь, чтобы найти тебя.

— Потому что трус и не отправится за мной сам?

— Потому что как было заведено при лорде Элфрике, лорд Беббанбурга не покидает крепость, если в ней не остался его наследник. Кто-либо из них должен всегда оставаться внутри стен.

— Потому что снаружи одного из них легко убить, — сказал я, — но почти невозможно убить человека внутри?

Она кивнула.

— Так что если он не изменит установленный отцом закон, то пошлет убить тебя кого-нибудь другого.

— Многие пытались, миледи, — тихо произнес я.

— У него есть золото, — возразила она, — он может себе позволить послать много людей.

— Ему и придется, — сухо заметил Финан.

На следующий день мы подошли к островам. Теперь море было спокойным, солнце ярко сияло, а ветер так ослаб, что нам пришлось грести. Мы продвигались очень осторожно, с воином, стоящим на носу и проверяющим глубину веслом.

— Где мы? — спросила Ингульфрид.

— Это Фризские острова, — сказал я ей.

— Думаешь, ты сможешь здесь спрятаться?

Я покачал головой.

— Здесь негде прятаться, миледи. Твой муж знает, что я могу предпринять, и знает, что это один из вариантов.

— Дунхолм, — промолвила она.

Я резко обернулся в ее сторону.

— Дунхолм?

— Он знает, что Рагнар — твой друг.

Я не ответил. Рагнар был мне гораздо больше, чем просто другом, скорее братом. Его отец меня вырастил, и если бы судьба распорядилась

по-другому, я бы остался с Рагнаром и сражался бы бок о бок с ним до конца времен, но нашей судьбой управляют три норны, и Рагнар остался лордом на севере, а я отправился на юг, чтобы присоединиться к саксам.

Он был болен, и известие о его смерти пришло прошлой зимой. Оно меня не удивило, хотя и опечалило. Он растолстел и ему стало трудно дышать, он хромал и с трудом передвигался, но умер с мечом в руке, вложенным Бридой, его женщиной, когда Рагнар лежал при смерти.

Значит, он отправится в Вальхаллу, где на веки вечные или пока мы не погрузимся в окончательный хаос останется тем старым Рагнаром, сильным и полным жизни, веселым, щедрым и смелым.

— Лорд Элфрик знал, что ты изгой, — продолжала Ингульфрид, — и что у тебя слишком мало воинов, чтобы напасть на Беббанбург, так что он решил, что ты направишься в Дунхолм.

— Без Рагнара? — я покачал головой. — Без Рагнара мне нечего делать в Дунхолме.

— А жена Рагнара и его сыновья? — поинтересовалась она.

Я улыбнулся.

— Брида меня ненавидит.

— Ты ее боишься?

В ответ я рассмеялся, хотя, по правде говоря, я действительно боялся Бриду. Когда-то она была моей возлюбленной, а теперь — моим врагом, а для Бриды обида была как чесотка, от которой невозможно избавиться.

Она бы расчесывала одно и то же место, пока там не появилась бы рана, а потом ковырялась бы в ней, чтобы она наполнилась кровью и гноем. Она меня ненавидела, потому что я не сражался за датчан против саксов, и не важно, что она и сама была из саксов. Бридой правили страсти.

— Лорд Элфрик надеялся, что прежде чем отправиться в Беббанбург, ты поедешь в Дунхолм, — сказала Ингульфрид.

— Надеялся?

Она поколебалась, как будто опасаясь, что готова открыть слишком многое, но потом пожала плечами.

— Он заключил с Бридой соглашение.

Почему меня это не удивило? Враг нашего врага — наш друг или, по меньшей мере, союзник.

— Он надеялся, что она меня убьет?

— Она обещала отравить тебя, — ответила Ингульфрид, — а он обещал ей золото.

И это меня не удивило. Брида никогда бы меня не простила. Она бы пронесла эту ненависть до самой своей смерти, а если бы смогла с помощью каких-нибудь чар, то и после нее.

— Зачем ты мне это рассказываешь? — спросил я Ингульфрид. — Почему не убедила меня идти в Дунхолм?

— Потому что если ты отправишься в Дунхолм, — ответила она, — Брида заберет моего сына и потребует больше золота, чем ты. Она хуже.

— И она жестока, — добавил я, а потом позабыл о Бриде, потому что человек на носу прокричал, предупреждая, что мы приближаемся к мелководью. Мы пробирались по каналу, что извивался в сторону пустынной песчаной косы, на которой росла трава.