Йоше-телок
Шрифт:
— Ну, иди, иди, — прогонял он дочь шапкой, — ну же!..
Она вернулась к себе в комнату. Сняла с головы атласную шаль и закуталась в серый платок, не шелковый, а шерстяной, как носят жены бедняков. Затем надела старое черное платье и сунула ноги в большие разношенные туфли.
Теперь Сереле выглядела как все брошенные жены, простые горожанки, чьи мужья-ремесленники уехали в Америку, оставив их соломенными вдовами.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 13
На грязных дорогах, ведущих в Белосток, что в русской Польше, совсем рядом с галицийской границей [100] , — оживленно и шумно.
В Бялогуре идет большая рождественская
100
Зингер использует фиктивную топонимику: то придумывает названия, похожие на настоящие (Горбицы), то берет названия реально существующих городов (Нешава, Белосток, Бялогура), но при этом описанные в романе места явно не совпадают со своими реальными «тезками»: так, настоящий Белосток находился вовсе не рядом с галицийской границей, а намного севернее, а единственная из трех Нешав, более или менее подходящая под описание, была частью России, а не Австро-Венгрии, как у Зингера.
— Руки-ноги за тебя отдам!..
Люди постарше стыдят их:
— Молодые люди, не приставайте к гойкам…
Но парни их не слушают.
— Эй! — кричат они глуповатому крестьянину, что несет продавать яйца в красном носовом платке, — купче яйле ве-йове, танё [101] …
Мужичок приставляет ладонь к уху в синих прожилках.
— Чего? — кричит он.
И подмастерья от удовольствия щиплют дочек своих мастеров.
Евреи-тряпичники с подстриженными бородами, чернявые, загорелые, похожие на цыган, едут в своих крытых холстиной кибитках, полных дешевых безделушек, посуды, свистулек, стеклянных бус, проволочных колечек, бисера — все это они меняют на тряпки и кости. Проезжая через очередную деревню, они звенят в колокольчики, дуют в свистульки — глиняных, выкрашенных золотой краской петушков — и горланят в рифму на идише, польском и русском вперемешку, на мелодию «Ты убедился воочию» [102] :
101
Kupcie… tanio — купите… дешево (польск.). Яйле ве-йове — да поднимется и придет (др.-евр.), первые слова молитвы, которую читают в начале месяца и на праздники.
102
Гимн, который поют перед открыванием ковчега до чтения свитка Торы.
Чешские фокусники с обезьянами на плечах, цыгане с медными сковородками и котлами, голодные русины, гуцулы, приехавшие из Карпат, дротяры, что ходят по белу свету с мотками проволоки и чинят треснутую глиняную посуду, молча, хмуро идут по дорогам.
103
Sukienka — платьице, bransoletka — браслет, ztoto — золото, srebro — серебро (польск.). Ве-ноймар омейн — и скажем «аминь» (др.-евр.).
— Камерады, — просят они своих земляков, галицийских евреев в раввинских шляпах и длинных испачканных жупицах, которые переправляют через границу, на российскую сторону, шерсть и шелк, — камерады, дайте чего-нибудь поесть, хоть кусок сухаря, кишки сводит от голода. Бог вам воздаст.
Евреи-лошадники из России, великаны в высоких сапогах, тяжелых бурках и овчинных шапках, ссорятся с конкурентами из Галиции, с длинными пейсами и в раввинских жупицах, которые едут в Россию продавать одних лошадей и закупать других, для австрийской кавалерии.
Они ведут с собой большие табуны молодых сильных кобыл, которые призывно ржут, тоскуя по покинутым стойлам, по жеребцам. Впереди едет галицийский еврей с румяным лицом, что так и пышет здоровьем, с густой бородой и пейсами. Он едет без седла. Его ноги болтаются, длинная жупица почти волочится по земле, пейсы развеваются, цицис на длинном талескотне качаются туда-сюда, засаленная шляпа сдвинута набок. Под ним норовистый жеребец, но всадник не дает коню себя сбросить.
— Гоп, гоп! — кричит он, гоня табун по грязным дорогам. — А ну, с дороги!
Конкуренты из России вечно смеются над погонщиками в раввинских жупицах.
— Австрияк, — кричат они вслед и подхлестывают его лошадь длинными кнутами, чтобы сбросить всадника на землю, — бобовый супчик… рыжий раввинчик!
— Русские свиньи! — отвечает «раввин», мчась галопом. — Я плюю на могилы ваших отцов!
Большой старый городской бесмедреш, который своими странными стенами и полукруглыми зарешеченными окнами напоминает древнюю крепость, набит битком. Чужаки, приехавшие на ярмарку, хриплыми голосами просят почтенных горожан одолжить им талесы и тфилин.
— Ненадолго, — уговаривают они, — вы и оглянуться не успеете, как мы уже помолимся… Мы в два счета управимся…
Почтенные обыватели не соглашаются.
— Еще раз, — лениво, размеренно говорят они, — еще раз повторяем вам: еврею нельзя выезжать из дома без талеса и тфилин. Бутылку водки вы, значит, не забыли с собой взять, так, молодые люди?
— Полно, полно, — просит извозчик и закатывает многочисленные рукава на левой руке, освобождая ее от всех фуфаек и курток, что на нем надеты, — я только накину всю эту сбрую, поцелую цицис, отмолюсь — и айда! Ну, полно вам, я лошадей оставил без присмотра…
Хасиды пьют водку за здоровье друг друга, закусывают горячими пирожками с кашей, которые продает женщина в углу бесмедреша, держа их под тряпками, чтобы не остывали.
— Будем здоровы! Хорошей ярмарки, дай Боже!
Ученики из бесмедреша, зятья, живущие на содержании у тестей, — юноши с пушистыми бородками — сидят за большими столами, над огромными растрепанными Талмудами; они поют, громко переговариваются, но учиться толком не учатся. Они завидуют друзьям, которых отцы и тести на день оторвали от Талмуда и забрали в лавки, чтобы те приглядывали за крестьянами, следили за руками гоек. Ярмарка, приезжие, галдеж манят их, не дают усидеть за Талмудом. Они в который раз начинают; «Шойр ше-ногах эс а-поро» — «Бык, забодавший корову…».
А за огромной печью, в которую закладывают целые чурбаны, слышен шум, возня. Орава бедняков стеклась на ярмарку, где люди выручают хорошие деньги и где можно отхватить щедрую милостыню; они обосновались в бесмедреше за печью. Сегодня днем они не могут попрошайничать. Все заняты. И вечером по домам нельзя пройтись, потому что все будут заняты подсчетом денег. Выйти можно будет только завтра. А пока что они расселись в бесмедреше, за большой печью, где тепло и укромно. Они сидят на полу, на котомках, на тряпках, считают гроши, выкладывают грязные куски сахара, что скупые женщины дают им вместо денег.