Йоше-телок
Шрифт:
Сахар они кладут в мешочки и оценивают: взвешивают на ладони, прикидывая, сколько за него дадут кацапы [104] . Те делают из него свой «сахарморож» [105] . Покупают сахар и хозяйки дешевых гостиниц — чтобы подслащивать чай.
Другие ищут у себя вшей, скребут пальцами в густой бороде и колтунах, обматывают тряпками израненные ноги и разговаривают о хороших и плохих субботах [106] . Они проходят города и местечки по недельным главам Торы, выстраивая свой маршрут так, чтобы одна и та же глава всякий раз приходилась на тот же город. Названия городов они помнят не всегда,
104
Кацапы — пренебрежительное украинское и польское прозвище русских, здесь имеются в виду русские крестьяне на заработках.
105
«Сахарморож» — мороженое.
106
«Разговаривают о субботах»: имеется в виду субботняя благотворительность, когда люди приглашают к себе на обед бедняков, бездомных нищих и оставляют переночевать.
— Брейшис, — говорит один, с красными глазами, — у меня жирный. Рыба и студень, и лук со смальцем, и кугл, и колбаса, и цимес, и водки сколько хочешь, а на «проводы царицы» даже дают добавку: борщ с картошкой. Я бы свой Брейшис и за три злотых не продал.
— У меня Вайикро дрянное, гори оно огнем, — отвечает толстяк с черной как смоль бородой и темными глазами: таких изображали в старинных книжках с шутками про евреев. — Маленький ломтик рыбы, студня и вовсе нет, халу дают, только чтоб сказать над ней благословение, а потом за трапезой — один только хлеб.
Среди всей этой толпы, отодвинувшись к краю, на тощем мешке сидит молодой нищий в легких рваных одежках, с юношеской черной бородкой, обрамляющей бледное лицо, и непрерывно читает псалмы по молитвеннику с рассыпающимися страницами. Он чужой среди них. Здесь его никто не знает, никто раньше не встречал его в пути, и все хотят разузнать, кто он такой, затеять с ним торговлю.
— Парень, — спрашивает старик-нищий, — сколько у тебя кусков сахара? Я покупаю сахар.
— У меня нет сахара, — отвечает тот и продолжает читать псалмы.
— Может, у тебя пруты [107] есть? — допытывается другой. — Даю грош за пять штук.
— У меня нет прут, — говорит юноша, не отрываясь от молитвенника.
— Пойдем со мной, — говорит слепой, — будешь меня вести, а что заработаем, разделим пополам.
— Я сам не знаю дороги, — отвечает юноша.
— А что ты знаешь? — спрашивают бедняки.
— Ничего.
— Что ты делаешь?
— Читаю псалмы.
— Сумасшедший! — говорит кто-то.
— Нет, жулик! — говорит другой. — Он не калека, да к тому же молодой, притворяется набожным, чтобы денег урвать.
107
Термин «прута» — от названия мелкой монеты, упомянутой в Талмуде. Здесь это одна из форм милостыни: клочки бумаги, которые можно было по установленному курсу обменять у казначея общины на деньги: допустим, еврей сдавал в общину копейку, ему выдавали пять прут номиналом в 1/5 копейки. Он мог теперь оделить пять нищих. Нищий, собрав пять прут у разных хозяев, шел к казначею и обменивал их на копейки.
— Если ему надо к почтенным беднякам, — кричит третий, с огненно-рыжей бородой и деревянной ногой, — пусть идет к моим внукам, погорельцам. А мы тут все простые нищие, бродяги…
— Хе-хе, проваливай отсюда!..
— А ну, нахлобучь-ка ему шляпу на глаза! — смеются они.
— Давайте откроем его мешок, может, там сокровище…
Вся орава осторожно придвигается к нему. Они ждут, что он начнет сопротивляться, но юноша продолжает читать псалмы. Они развязывают мешок и ничего там не находят. Только тфилин и камешек, чтобы уравновешивать мешок [108] .
108
Камешек служил противовесом: наверху, в устье мешка, делали узел, внизу второй узел с помощью камня, мешок вешали на плечо, посередине. Узел с камнем внизу уравновешивал узел наверху, так что мешок не сползал (подобный прием наблюдался у крестьян и в XX веке).
— Оставьте его, — говорят сразу несколько бедняков, — у него ничего нет.
— Пусть уходит отсюда! — кричат другие. — Нам тут святош не надо!
— Пусть, пусть уходит! — кричит нищий с огненной бородой и деревянной ногой. — И так тесно, а я еще хочу кое-кого привести…
Он выходит за дверь и вскоре возвращается с чернявой женщиной, слепой на один глаз, одетой в мужскую капоту, подпоясанную веревкой.
— Шейндл, — говорит хромой, — залазь сюда, здесь тебе будет тепло. Пропустите ее.
Бедняки поднимают крик:
— Женщина в бесмедреше! Как можно! Шамес нас всех выгонит…
— Это не его жена, он увел ее у слепого! Она замужняя женщина…
— Пусть идет в богадельню!
Хромой выпячивает свою богатырскую грудь.
— Вы мне завидуете, — говорит он, — зависть вам всю печень проела. Она останется тут, со мной, и только попробуйте мне что-нибудь сделать!..
Он идет, мощно ступая. Одной рукой он поддерживает одноглазую женщину, другой отгоняет всех с дороги, отмахивается; с невероятной силой он упирается деревянной ногой в пол, становится и стоит, как стена, против всех. Затем толкает деревянной ногой юношу, читающего псалмы.
— Подвинься! — приказывает он. — Не то растопчу!
Нищие начинают шуметь.
— Не уступай ему! — кричат они молодому человеку. — Мы сейчас позовем шамеса. Мы тебя в обиду не дадим.
Молодой нищий не произносит ни слова. Он поднимается с места, берет свой мешок, покидает теплое запечье, садится у двери и продолжает читать псалмы.
— Дурень! — кричат ему вслед бедняки. — Теленок!
Юноша не отвечает, только читает псалмы.
Ближе к вечеру, когда люди приходят на дневную и вечернюю молитвы, все нищие выстраиваются у дверей бесмедреша. Каждый выставляет напоказ свое увечье и усердно молится. Впереди стоит рыжий великан с деревянной ногой. Одноглазую женщину он заранее спровадил и теперь молится. Деревянную ногу он выставил вперед, чтобы все ее видели. Во время молитвы он украдкой щиплет другого нищего, который хочет вылезти вперед и заслонить собой его деревянную ногу. Во время шминесре бедняки тихо переругиваются — так тихо, чтобы их не расслышали и подумали, что это они так молятся. Они впиваются друг в друга ногтями.
После молитвы горожане выбирают себе бедняков и забирают их домой на ужин и ночлег.
Бесмедреш пустеет. Шамес гасит лампы, оглядывается по сторонам, подходит к поминальным свечам, выискивает среди них бедняцкие — те, что вдовы ставят за упокой душ своих мужей-ремесленников, — быстро гасит их и прячет под биму [109] . Затем, напевая, идет к двери, целует мезузу и выходит, но на пороге спотыкается обо что-то. Сначала он пугается.
«Мертвец!» — мелькает у него в голове. Мертвец, чью поминальную свечу он только что погасил.
109
Бима — возвышение в синагоге, где находится стол для публичного чтения свитка Торы во время богослужения.
Но вскоре к нему возвращается хладнокровие — хладнокровие шамеса, который в придачу к основной службе много лет работает могильщиком и знает, что мертвецов бояться нечего. Разглядев молодого человека, что сидит и читает псалмы, он сурово спрашивает:
— Ты кто?
— Чужак.
— Что ты делаешь?
— По миру хожу.
— А где ты был раньше? Во время молитвы?
— В бесмедреше.
— Почему ты не стоял у дверей с бродягами? Тебя бы кто-нибудь взял в дом на ужин.
Молодой человек молчит.