Юбер аллес (бета-версия)
Шрифт:
Власов напрягся: театральные приёмчики старичка ему не понравилась.
– С чего бы это вдруг?
– не слишком дружелюбно спросил он.
– Да тут же всё написано, - старичок продолжал тыкать пальцем в книгу, - всё разобрано... Дмитрий Сергеевич - он знает... Вы, я извиняюсь, у нас новенький, - покровительственно добавил он, - нет-нет, не спорьте, я вижу...
– Власов и не думал спорить, но старичок, азартно тыча пальцем в буквы, всё напирал на него: - Так вы сначала первые труды его почитайте, ранние, они вам попроще будут, подоступнее... а это уже для тех,
Власов и в самом деле понял. Похоже, почтенный академик, пользуясь попустительством российских властей, издаёт под видом научной литературы книги с политическими намёками, понятными тем, кто навострился читать эту белиберду и знает, как на их птичьем языке называются те или иные вещи. Типично для сект и преступных сообществ. Фридрих вспомнил мерзкий говорок дуфаней и скривился.
– Это, значит, всё уже, - старичка буквально распирало от возбуждения, - На годы счёт пошёл, а то на месяцы... Вот же, видите?
– жёлтый ноготь уткнулся в строчку "...ожидаемый и заметный уже в пределах ближнего социально-очерченного временного горизонта".
Власов ещё раз заглянул в книжку, немного подумал и решил, что, судя по всему, "внешним контуром единства пангерманоморфного ареала" на лихачёвском птичьем языке именовался Райхсраум. Оставалось понять, кто подразумевался под "исторически-ответственной частью интеллектуально-полноценных страт ингерманландского субэтноса", помимо самого Лихачёва и его окружения. Вряд ли эти возомнившие о себе старпёры справятся с какой бы то ни было практической задачей, включая "реинтеграцию подлинно-германских элементов", что бы у них под этим не подразумевалось...
Фридрих недовольно тряхнул головой: похоже, под впечатлением от местной атмосферой он стал делать ошибки, недостойные даже начинающего аналитика. В конце концов, эта лавочка собрала вокруг себя известное количество приверженцев. Он с сомнением покосился на восторженного старичка и снова себя одёрнул: когда речь идёт о политике, даже самые жалкие людишки могут быть использованы для каких-нибудь надобностей. В конце концов, если этого трясуна обмотать поясом со взрывчаткой... Власов невольно улыбнулся: уж больно забавной получилась картинка.
– Сами, сами идут!
– каркнула давешняя старуха. Все загалдели так, что у Власова зазвенело в ушах.
Двое молодых людей вынесли стол и два стула, после чего встали по бокам стола, наподобие почётного караула. Выглядело это, как и всё происходящее, довольно нелепо, но Власов отметил про себя, что, судя по рисунку движений, эта комичные с виду охранники всё-таки прошли какую-то подготовку.
Собравшиеся люди потянулись поближе к месту действия. Власов, наоборот, отошёл подальше, к полкам, чтобы не тереться среди этих неопрятных людей.
Наконец, открылась дверь и появился Лихачёв.
Власов был знаком с внешностью этого странного человека только по фотографиям. Вживую его внешность не преподнесла никаких неожиданностей. Высокий, очень худой, с длинным лицом, которые некоторые почему-то называли "породистым". Одет в дорогой серый костюм - судя по всему, не покупной, а пошитый у хорошего портного. Вместо галстука и белой рубашки - водолазка кремового цвета (видимо, символизирующая свободомыслие: Власов читал в каком-то отчёте, что в России оппозиционные интеллигенты не носят галстуки, считая их "казённой одеждой функционеров"). Глаза у академика были как у больной птицы - как будто подёрнутые какой-то плёнкой. Яйцевидную лысину обрамлял встопорщенный белый пух.
Он кое-как устроился за столом и сделал слабый приветственный жест рукой. Тут же рядом с ним появился бокал и маленькая бутылочка с нидерзельтерской водой.
Стало тихо. Слышно было, как охранник наливает старику воду в стакан.
В полной тишине Лихачёв сделал два глотка.
– Друзья-а, - голос у него оказался неожиданно ясный и чёткий, хотя и не без стариковского подблеивания на ударных гласных, - я рад вас всех видеть... живыми и здоровыми, - со значением добавил он.
– Простите меня-а, но я не буду много говорить о своей книге, - продолжал Лихачёв, - тем более, что у меня есть более важные новости. Мы добились маленькой, но существенной побе-е-ды, - тут его голос дал козла особенно заметно, так что Власов невольно улыбнулся, - моя-а супруга Лени получила возможность завершить курс лече-е-ния в свободной стране-е-е...
Общество одобрительно зашумело. Власов же отметил про себя это "мы". Интересно, кого он имеет в виду: всех присутствующих, своё ближайшее окружение или лично себя?
– Но мы не должны...
– старичок закашлялся, снова принялся пить воду.
– Мы не должны-ы испытывать никаких иллюзий по этому поводу. Это лишь временная поблажка, вырванная дорогой ценой, - он со значением повёл очами.
Общество снова зашумело, на этот раз неодобрительно. Фридрих же подумал, что несколько дней диеты, - либеральные издания, впрочем, называли это "продолжительной голодовкой", - вряд ли так уж повредили здоровью академика.
– Сейчас, перед теми суровыми испыта-а-аньями, которые готовит нам исто-ория...
– продолжил свои ламентации Лихачёв.
Власов настроился было слушать, но тут его мягко тронули за плечо.
Он резко обернулся и увидел белое лицо, окаймлённое аккуратной чёрной бородкой с бакенбардами. Половину лица закрывали огромные тёмные очки.
Лицо было знакомым: Власов совсем недавно видел его в соответствующем досье. Там этот человек значился как Мюрат Гельман, специалист по современному искусству.
– Извините за беспокойство, - человек с белым лицом неприятно улыбнулся, показав меленькие квадратные зубки, явно работа стоматолога, механически отметил Фридрих, - я так думаю, вы обо мне немного слышали. Меня зовут Гельман, Мюрат Гельман, консультант, очень приятно, - он выловил в воздухе руку Власова и с усилием пожал её.
Власов подавил вспыхнувшее было раздражение: он не любил рукопожатий вообще, и уж тем более неприятно было ручкаться с этим человеком. Ограничился тем, что с усилием выдернул руку у чрезмерно общительного консультанта.