Юбер аллес (бета-версия)

Нестеренко Юрий Леонидович

Фридрих тоже остановился.

– Я знал, - процедил он, - что разложение в России зашло достаточно далеко, вы принимали даже китайцев. Но это...

– Я же говорю, вы не поняли!
– Гельман явно не знал, куда девать руки.
– Это не настоящий негр! Это актёр! Это просто краска! Он такой же ариец, как вы и я!

Власов невольно рассмеялся: простодушное нахальство юде, по ходу записавшего себя в арийцы, была и впрямь забавно.

Гельман, видимо, не понял причины смеха, поэтому засмеялся сам.

– Давайте всё-таки вернёмся, - предложил он мягко, обходя вокруг неподвижно стоящего Власова.
– Ничего страшного ведь не произошло,

не правда ли? Ведь мы на меня не обиделись? Клянусь, я просто забыл про этого несчастного портье, я здесь завсегдатай, я давно перестал его замечать, я даже не думал...
– он всё обходил вокруг Фридриха, как будто заворачивая его в рулон из мягких слов.

Власов сделал усилие, чтобы не слышать этого голоса и подумать самому.

Скорее всего, решил он, Гельман врёт: он вполне сознательно привёл его именно сюда и именно в расчёте на его, Власова, реакцию. Да, галерейщик хотел его задеть, причём задеть не просто так, а совершенно определённым образом, он чувствовал это в интонациях Гельмана, в его наигранной угодливости... тоже, кстати, имеющий вполне определённый оттенок. Нет, не зря он отпустил фразочку насчёт арийцев...

– Ну что ж. Если вам угодно, - Власов сделал ударение на "угодно", - вернёмся. Не зря же я отказался от приглашения Льва Фредериковича?

– Да, конечно, - согласился Гельман с едва заметной запинкой. Он явно не ожидал, что Фридрих так быстро согласится.

Когда они вернулись, на месте злополучного "негра" сидел "индеец" в уборе из перьев. Он был даже немного похож на индейца, как их рисовали в старых книжках. Фридрих молча отдал ему куртку и прошёл дальше. Зелёный пакет с книжкой он, однако, прихватил с собой: мало ли что.

Помещение клуба было невелико. Некрашеные столы, тяжёлые деревянные табуреты, на стенах - барометры, секстанты и колчаны со стрелами. Окна были занавешены тяжёлыми бордовыми шторами, потолок слегка подсвечен. Очень тихо играла музыка: Власов узнал "Времена года".

В самом центре на возвышении стояли стеклянные ёмкости с разноцветными жидкостями. Внизу поблёскивали краники.

– Настоечки, - преувеличенно бодро потёр руки галерейщик, - клюковка, рябиновка, брусничная... вот там хреновушечка... на грецких орехах, на травах всяких... Вы уж как хотите, а я себе брусничной возьму к оленине. Это настоящая русская кухня...

Пока они усаживались за столик - Власов выбрал местечко у окна, - у Гельмана ещё два раза звонили целленхёреры, сначала один, потом другой. Галерейщик каждый раз отделывался "спасибо - всё хорошо - всё после - у меня переговоры". Произносил он эти слова с такой интонацией, как будто стоял прямо посреди Тверской на разделительной полосе.

Появилась официантка в каком-то странном цветастом платье. Власов прищурился: похоже, это был намёк на цыганскую одежду, хотя не более чем намёк. Насколько было известно Фридриху, в прошлом столетии цыгане были популярны у московских и петербургских кутил, но та мода давным-давно прошла; отношение же к ним простого народа в России было традиционно скверным. В данном случае расовые законы легли на подготовленную почву.

Официантка принесла меню и две крошечные стопочки с кроваво-красной жидкостью. Власов понюхал жидкость и отодвинул свою стопку: от неё разило спиртом. Гельман же сразу же схватил свою, запрокинул голову и буквально вытряс её содержимое себе в рот.

– Как вы собираетесь ехать обратно?
– насмешливо осведомился Фридрих.
– Учтите - с пьяным водителем я не поеду. И более того - не имею права и вам позволить нарушать закон.

– А, ничего страшного, - отмахнулся галерейщик.
– Никаких нарушений. Вызову одного мальчика, он нас отвезет. И, между прочим, почему сразу "с пьяным"? Всего-то стопочка для аппетита... Нет-нет, я понимаю, какие законы в этой стране, - он подчеркнул голосом слово "этой".
– И вынужден им повиноваться. Я просто хочу сказать, что в нормальном мире давно нет этой вот паранойи. К примеру, во Франции вы можете совершенно легально садиться за руль после, скажем, бокала шампанского. И вино там наливают даже детям, и никто не делает из этого трагедии... Неужели вы даже шампанское не пьете? По праздникам, а?

– Не понимаю людей, которые берут такую вкусную вещь, как виноградный сок, чтобы превратить ее в такую дрянь, - искренне сказал Фридрих.
– Помимо всех своих прочих недостатков, алкоголь еще и отвратителен на вкус.

– Ну, знаете, на вкус и цвет...
– пробормотал Гельман и раскрыл черную кожаную папку с меню.

Изучение меню не заняло и пяти минут. Фридрих согласился на стейк из оленины под соусом из лесных ягод и напиток из лимонника. Гельман распорядился насчёт такого же стейка, долго выбирал напитки, о чём-то советовался с официантом. Потом снова затрезвонил целленхёрер и у галерейщика начался очередной разговор.

Власов тем временем продолжал обдумывать ситуацию. Итак, сегодня он приглашён на ужин с Фрау. Приглашён почти вынужденно, спасибо Льву Фредериковичу. Что касается Гельмана... Власов прикрыл глаза и представил себе сцену: он разговаривает со старухой, но тут вмешивается галерейщик... он что-то говорит Власову, что-то резкое и неприятное... Власов чувствовал, что всё это как-то связано с фальшивым негром: хитрому юде зачем-то понадобилась эта сцена, он разыграл её в расчёте на что-то... но вот суть этого расчёта Власов не улавливал.

Меж тем, Гельман закончил свои переговоры. На этот раз он не просто сунул приборчик обратно в карман, а демонстративно его отключил.

– Задёргали, - пожаловался он, - сегодня весь день звонят. У меня сегодня днём художественная акция была, - объяснил он, - ну, вы знаете... а утром ещё эта лихачёвская книжка... А вечером я должен проследить за ситуацией на ужине. Вокруг Фрау очень много лишних людей.

– Вроде Льва Фредериковича?
– усмехнулся Власов.

– Ну, от него мало вреда, - отмахнулся Гельман, - так, беспокойство разве что. Очень инициативный старикан. Говорят, он когда-то работал на какую-то серьёзную контору... Не знаю, не знаю, очень сомневаюсь. Но сейчас он почему-то вообразил...
– тут у Гельмана зазвенел второй, невыключенный целленхёрер.

– Что?
– закричал галерейщик, прижимая трубку к уху.
– Не слышу! Кого? Направьте туда наших. Адвоката и ещё кого-нибудь! Что? Что? Не слышу!

Он бросил трубку на стол. Целленхёрер закрутился от удара.

– Очень плохо, - сказал он куда-то в пространство.
– Плохо жить в стране, где нет искусства, - добавил он, несколько успокоившись.

– Кажется, - заметил Власов, - мы встретились возле музея? И не самого плохого?

– В музее есть картины, - раздражённо сказал Гельман, - кстати, в основном западные. Я не про то. Искусство - это деятельность. Это то, что существует сейчас. Если в стране нет художников, нет и искусства. Оно, конечно, может быть завезено извне... хотя ведь они и этого не хотят! Но нет, они борются с художниками, несчастные идиоты... Лучше бы они боролись с собственной глупостью и ленью. Знаете, - он попытался заглянуть Власову в глаза, - если бы я не знал, что всё это кончится вот-вот, я бы уже давно отсюда уехал. Куда угодно. Даже в Китай, и то лучше... Хотя нет: в Китае, конечно, то же самое. Музеи, музеи, музеи...