Юго-запад
Шрифт:
—Загораете? — повторил он.
— Загораем, как видишь.
— Ничего! — Махоркин присмотрелся к пробегавшим мимо солдатам. — Авдошин!
Младший лейтенант, в каске и в распахнутом ватнике, осмотрелся на бегу, словно удивляясь, кто это мог позвать его, увидел Махоркина и, сгорбившись, кинулся к танку.
— Надо помочь! — крикнул ему на ухо командир роты. — Давай одно отделение.
— Айн момент!
Авдошин исчез за кормовой частью танка.
— Спасибо, друг! — сказал Махоркину Виктор. — А вчера, понимаешь...
Махоркин
— Чего теперь вспоминать!,
— Вывезли комбата?
— Нет. Умер. Бесполезно было. За ним командир бригады свой танк прислал. Но бесполезно.
Виктор промолчал. Он даже подумал было, что, может, и он отчасти виноват в смерти того майора, которого видел всего один раз, в Буде, и то ночью. Вернее, не видел, а слышал его, его спокойный, очень молодой голос.
— Ну, бывай, капитан! — Махоркин протянул ему руку. — Еще увидимся. А ребята сейчас придут, помогут.
Многое в ту ночь напоминало Авдошину ночь в Буде после того, как пали развалины старинной крепости на горе Геллерт. Темное безоблачное небо было полно звезд, и с трех сторон по горизонту, над Внутренним городом, над кварталами севернее Арсенала и на той стороне Дунайского канала, в Пратере, метались рыжеватые сполохи, отблески орудийных выстрелов. Кое-где за черными силуэтами зданий взлетали осветительные ракеты. Части, отдыхавшие днем и вышедшие теперь в первый эшелон, продолжали наступление через центр города к мостам на Дунайском канале, навстречу войскам, шедшим на юг и юго-восток со стороны северных венских предместий Нуссдорфа, Зиверинга и Дорнбаха.
Внутри Арсенала изредка рвались тяжелые немецкие мины. Иногда противник словно отдыхал, и тогда на пятнадцать— двадцать минут наступала тишина.
Авдошин и Рафаэль шли, прижимаясь к стене длинного, складского типа здания. Вынырнув из-за угла и круто развернувшись к выезду из Арсенала, мимо промчалась дребезжащая пустая полуторка, и при вспышке очередного разрыва Авдошин заметил, что у нее распахнута и болтается правая дверца кабины. Грохоча по камням, прошел и исчез в темноте медлительный и приземистый танковый тягач.
Миновав длинную, без единого окошка, глухую кирпичную стену, они свернули направо, зашли в широкую, развороченную снарядом дверь. Авдошин посветил фонариком. На куске фанеры, прибитом большим ржавым гвоздем к внутренней стене коридора, было выведено: «Х-во Авдошина».
— Прибыли благополучно!
Узкая крутая лестница вела в подвал, сквозь раскрытую дверь которого чуть заметно мерцал свет лампы из стреляной гильзы. Слышался гул голосов, и громче всех выделялся высокий звонкий тенорок Бухалова:
— Небось трофейничать пошел! У него небось полный сидор трофеев... Куркуль!
— Брось ты трепаться!
— А чего ж он свой мешок никогда со спины не снимает, а? Знаем мы таких типов! Наверно, где-нибудь клад
Авдошин вошел первым, остановился у двери, никем не замеченный. Вокруг стола с лампой сидели солдаты его взвода, и над ними, жестикулируя при каждом слове, возвышался не перестававший болтать Бухалов. Несколько человек, накрывшись шинелями, спали на цементном полу. Из-под шинели торчали только кирзовые нечищенные сапоги, и невозможно было узнать, кто это спит. Помкомвзвода Быков сидел на полу, прислонившись спиной к стене, прикрыв глаза, и в разговор не вмешивался.
— Был у нас тут один трофейщик, — продолжал Бухалов. — Наседкин такой. Все часы золотые искал. На мину в Буде налетел — и в кусочки разорвало... А ведь предупреждали: немец всякие сюрпризы ставит!.. Наш Кочуй, факт, сейчас тоже промышляет.
— Ты уже высказался? — спросил от двери Авдошин. — Иль регламент еще остался?
Бухалов, не узнав, кто его спросил, быстро, не задумываясь, ответил:
— Высказался. Мозги народу малость прочистил. — Потом, увидев Авдошина, спохватился, подтянулся. — Виноват, товарищ гвардии младший лейтенант... Кочуев вот у нас куда-то пропал.
— Какой, большой или маленький?
— Большой. Маленький вон дрыхнет. Воронки кверху, и на все винты высвистывает.
— И как же он пропал? — Авдошин прошел к столу, па ходу снимая с плеча автомат. Взглянул на Быкова, который уже поднялся и тоже подошел к столу. — Так это... Слушаю.
— Был здесь, когда мы пришли, — сказал Быков. — А вот теперь уже около часа, как исчез.
В углу проговорили:
— Бухалов точно каже, Кочуй десь трохвеи шукає... Прийде. Не чувал с золотом, не сгине...
— Ладно, — сказал Авдошин, — подождем малость. — Он назначил людей в охранение, потом распорядился: — Всем спать! Подъем будет рано. Рафаэль!
— Я!
— Если Кочуев через час не вернется, разбудишь меня.
— Есть разбудить! Я как раз еще посижу часок. — Рафаэль сдвинул на край стола котелки и газеты, расчистил себе место. — Разрешите, товарищ гвардии младший лейтенант?
— Стишки писать будешь?
— Да не знаю, — смутился Рафаэль, ероша свои рыжие лохматые волосы. — Не знаю... Если получится.
— Ну, давай, давай! Потом почитаешь.
Авдошин лег на полу рядом с Быковым. Новый помкомвзвода лежал с открытыми глазами, будто прислушиваясь к глухому, рокочущему погромыхиванию снаружи.
— Чего не спишь? — покосившись на него, негромко спросил Авдошин.
— Так, не спится.
— Видно, скрипочку жалко?
— Жалко.
— Конечно, вещь дорогая. Я слыхал, скрипки очень драгоценные бывают.
Быков печально усмехнулся..
— Моя не очень дорогая. Не «Страдивариус», разумеется. И не «Амати», но хорошая. Штучный экземпляр. Кустарная. Всю войну с собой возил. А вот теперь пропала. И где! В Вене! В Вене! В музыкальной столице мира осколком разворотило.