Юго-запад
Шрифт:
Он стал искать по карманам сигареты, достал помятую пачку, протянул Авдошину, потом губами вытащил сигарету себе. Огонь зажигалки осветил его сосредоточенное, прикуривающее лицо: полуприкрытые глаза, вытянутые губы, впавшие, заросшие темным волосом щеки.
— Да не в моей скрипке дело, товарищ гвардии младший лейтенант, — заговорил Быков. — Если б они одну мою скрипку угробили и меня вместе с ней, черт с ними, человечество не пострадало б!.. Но они ж хотели... Всю землю! Ясную Поляну опоганили, памятники в Киеве, в Новгороде!.. Ленинград,
— Ну, мы им за это тоже дали! — сказал Авдошин. — За все дали!
— Правильно, дали! И еще дадим! А погибших-то не вернешь. Петродворец или Печерскую лавру восстановить можно... А мой профессор, гениальный был человек, погиб. В сорок первом, в ополчении... Кто его людям вернет?
Они замолчали. Быков потыкал сигаретой в каменный пол, погасил ее, отряхнул руки, закинул их за голову.
Авдошин, подумав, сказал:
— А вот выбросил ты свою скрипочку зря! Может, у нас в батальоне мастер какой нашелся, починил бы.
— Едва ли. Ее же всю разворотило. Вдребезги.
На лестнице, ведущей в подвал, послышался какой-то шум. Хриплый голос спросил:
— Кто идет?
Ему ответили:
— Свои идут, свои!
Рафаэль, сидевший за столом, поднял голову, прислушался.
— Кочуев! — сказал он, ухмыляясь. — С трофеями идет.
Авдошин сел, обхватив колени и не сводя глаз с двери.
Тяжело топая по ступенькам, вошел Кочуев, поставил что-то большое и темное в угол, отряхнулся.
— Ну как, гвардия, хорошие нынче трофеи? — деловито осведомился Авдошин.
Кочуев огляделся, увидел командира взвода, спокойно ответил:
— Хорошие, товарищ гвардии младший лейтенант! То, что надо! Сержант Быков уже спит?
— Нет, — сказал Быков, — Ты где был? За такое дело...
Кочуев вытянул руки по швам:
— Товарищ гвардии младший лейтенант, разрешите ответить гвардии сержанту?
— Ну, ну, отвечай, — сказал Авдошии, еле сдерживаясь, чтоб не рассмеяться. — Давай докладывай о своей трохвейпой экспедиции.
— Так вот, — Кочуев переступил с ноги на ногу. — Я вам, товарищ гвардии сержант, принес это... скрипочку, Ваша-то ведь, извините за выражение, накрылась...
— Скрипочку? — переспросил Быков, вставая. — Где ты взял?
— Да приметил тут днем один домишко. У немцев там вроде пивнушки или кафетерия какого, значит, учреждение было. С музыкой. А теперь вот, поутихло малость, я и пошел поискать. Темно там, чуть, извините, шею не свернул. И мины кладет. Но скрипочка мировая! Там их много было. Я самую лучшую выбрал.
— Ну-ка, ну-ка, показывай! — голос у Быкова дрогнул. — Давай сюда, к свету.
Кочуев сунулся в темный угол у входа и через минуту подошел к столу, неся обеими руками большой, длинный, обшарпанный со всех сторон футляр. Он был так доволен услугой, которую оказал своему командиру отделения и помощнику командира взвода гвардии сержанту Быкову, что совсем не заметил,
— Пожалста! — выдохнул Кочуев, взваливая футляр на стол, прямо на тетрадь остолбеневшего, замигавшего рыжими ресницами Рафаэля. — Специально выбирал, какая побольше. И с подпоркой. А то ведь небось борода болит, все время бородой-то прижимать.
Быков даже не стал раскрывать футляра, только покачал головой. Зато Рафаэль взял за двоих. Он даже взвизгнул от восторга, захохотал и закружился по подвалу, выкрикивая:
— Скрипочка?!. Контрабас! Контрабас! Роман с контрабасом!
— Чего ржешь? — обиженно повернулся к нему Кочуев. — Контрабас! Молчал бы! Как будто разбираешься! А лучше б сам пошел да принес. Контрабас!
— Братцы! Помираю! — кружил около стола Рафаэль.
Глаза Кочуева налились слезами. И от обиды и от непонимания того, что происходит.
— Сереженька, — очень ласково сказал Быков. — Сереженька, дорогой, большое тебе спасибо! Я просто не знаю, как сказать. Только это не скрипка...
— Контрабас! — опять выкрикнул Рафаэль. — Роман с контрабасом!..
— Тихо! — обернулся к нему Авдошин. — Точка! Тихо!
Кочуев был ошеломлен.
— Не скрипка?.. А я нарочно выбирал, какая побольше, с подпоркой... Я ж в Сибири, в тайге жил, музыку-то только по радио... А струны у нее все целы.
— Это не скрипка, Сережа. Это виолончель. Рафаэль тоже ошибся. Это не контрабас, а виолончель.
— Жалко, — угрюмо опустил голову Кочуев. — А там другие есть... Я опять схожу, вы только скажите...
— Отсюда далеко?
— Да нет, близко... Вы сами хотите посмотреть?
— Если командир взвода разрешит.
— Час вам хватит? — спросил Авдошин.
— Хватит! — обрадованно прогудел Кочуев. — За глаза хватит!
— Дуйте! Одна нога здесь, другая — там! Только скрипку ищите, а не пустую пивную бочку.
— Если полная будет, захватите, — сказали из угла, — сейчас по паре кружечек тяпнуть — мировое дело!
Быков и Кочуев ушли. Рафаэль опять уткнулся носом в свою толстую тетрадку. Авдошин, у которого пропал сон, присел к противоположной стороне длинного стола, похожего на стол для чистки оружия, долго и молча наблюдал за своим ординарцем и порученцем. Рафаэль что-то писал в тетрадке, зачеркивал, писал снова. Густой махорочный дым клубился над его рыжей головой, то застывающей неподвижно, то мечущейся во все стороны.
— Что, гвардия, не получается? — сочувствующе спросил Авдошин.
— Получается, получается! — быстро ответил Рафаэль. — Еще чуть-чуть... Одна строчка, одна строчка... — Он вдруг вскинул голову и, что-то нашептывая полными красными губами, уставился остановившимся взглядом в потолок. — Отвага... Шагом...
Авдошин достал сигарету, помял ее, закурил. Рафаэль опять стал что-то быстро-быстро записывать в тетрадку.
— Готово! — весь красный от пота, облегченно сказал он. — Готово! Черновая редакция...