Юго-запад
Шрифт:
Он достал сигарету, закурил, отплевывая прилипшие к губам волокна табака.
В противоположном краю двора послышался шум шагов, негромкие голоса. К машине подошли трое — та самая девочка, что должна была ехать, солидная полная женщина в белом халате и капитан Сухов.
— До свиданья, Катерина Васильевна, — очень официально и очень спокойно сказал командир санроты. — Счастливо и хорошо служить на новом месте!
Полная женщина всхлипнула:
— Ты там осторожней, Катюша! Не лезь куда не надо, поняла?
— Понятно, понятно!.. До свиданья, Клавдия Николаевна!..
Катя пошла было к заднему борту кузова, но Никандров остановил ее:
— В кабину садитесь, Катерина Васильевна. Вместе поедем. Шофера моего утром малость зацепило, так вот я теперь, пока нового дадут, сам баранку верчу, — Он повернулся к Сухову и Славинской: — Счастливо оставаться!
Никандров не очень уверенно развернул свою полуторку и осторожно выехал через узкие ворота. Впереди, за треснувшим в углу ветровым стеклом, лежала пустынная темная улица. Громады домов кое-где с белыми флагами в окнах и на балконах стояли по ее сторонам безмолвно и тяжело, а в глубине улицы, на фоне далекого зарева, чернела высокая стрельчатая башня кирхи.
— Тут недалеко, — объезжая разбитую легковую машину, сказал Никандров.
— Мы не заблудимся?
— Да уж как-нибудь! Постараемся не заплутать, — чувствовалось, что старшина под усами усмехнулся.
Улица перешла в широкую площадь, которую в это время пересекала разрозненная колонна пехотинцев.
— Вот свернем сейчас направо, — сказал Никандров, притормаживая, чтобы пропустить эту колонну, — и попадем прямо по назначению, к штабу батальона. — Он говорил так, словно рассказывал сказку маленькой девочке. — Батальон наш не воюет, все тихо, мирно... Я уезжал с этой партией раненых, как раз приказ пришел выходить во второй эшелон, на ночной отдых. Нашей бригаде повезло — воюем днем, а ночью отдохнуть дают.
Колонна пехоты прошла, и старшина, проехав через площадь, свернул направо, в узкую и темную улицу, застроенную высокими, почти совершенно уцелевшими домами. Орудийные выстрелы, казалось, стали раздаваться ближе, несколько мин подряд упали неподалеку, на соседней улице или во дворах домов.
Катя поежилась.
— Тут обстреливают...
— Далеко бьют, — успокоил ее Никандров. — Ночью всякий звук слышней. Да еще сыровато. Да это самое... эхо. Улицы пустые, гремит, извините за выражение, как в бане. — Он помолчал, потом участливо, с доброй усмешкой в голосе спросил: — Тяжеловато служить-то?
— По-всякому бывает.
Это точно, по-всякому. Не обижают? Солдат, он народ отчаянный, побаловать любит. И грех вроде, а когда подумаешь — каждый день человек со смертью в жмурки играет. Кто кого скорей ухватит. Д-да... У меня вот дочка вроде тебя, с октября двадцать второй пошел. Тоже воюет где-то. Радистка. И очень я беспокоюсь за нее. Чего греха таить, есть среди вашей сестры такие, что об завтрашнем дне и думки не имеют, только б сегодня вволю повеселиться да погулять с кем попало. Я собственными глазами наблюдал. И неоднократно,
— Есть и такие, это правда, —согласилась Катя, не отрывая взгляда от тускло поблескивающей булыжной
— Вот и боюсь, как бы Ольгу мою такие барышни па кривую дорожку не столкнули. Как говорится-то? С кем поведешься, от того и наберешься.
— От самого человека тоже многое зависит!
— Правильно. И еще от тех, кто ему друг-приятель. Один поможет, на краю подхватит, а другой — обратно. Сам падает и других за собой тянет. — Старшина вдруг круто притормозил, нетерпеливо, ищуще поглядел через переднее стекло вверх, потом приоткрыл со своей стороны дверцу кабины, привстал, осмотрелся. — Кажись, приехали. Только что-то я ничего не пойму. Как-то уж тихо очень. — Он торопливо вылез из кабины, негромко позвал: — Часовой!
— Кто там? В чем дело? — послышалось откуда-то из темноты.
— Да это я, старшина... А это кто, Рыбаков, что ль?
— Рыбаков! — весело подтвердил часовой. — Приехали, товарищ гвардии старшина?
— Прибыл. А что штаб-то? Вроде снялся?
— Час назад снялся. Тут только гвардии старший лейтенант Рябов да писаря. И еще Карпенко ваш.
Старшина присвистнул:
— Вот это номер! А почему штаб снялся?
— Говорят, срочный приказ по радио. И как ветром сдуло.
— Вот это номер! — мрачно повторил Никандров и пошел обратно к машине.
Катя, присмиревшая, словно ставшая за дорогу какой-то очень маленькой, нахохлившись, терпеливо ждала старшину в кабине.
— Приехали, дочка, — сказал Никандров, открывая дверцу. — Вылезай. Верно, не совсем удачно получилось. Штаб, оказывается, снялся час назад. Срочный приказ получен. Тут одни тылы.
— А где ж теперь батальон?
— Не спеши, узнаем. Узнаем и утречком, все хорошо будет, переправим тебя до штаба. А сейчас придется переночевать. — Он взял из кабины ее вещмешок и большую санитарную сумку. — Шагай за мной.
— Но я же должна в штаб! Нужно узнать, как следует. Может, они близко.
— Нетерпеливая ты, однако!
— Я прошу вас...
— Ладно. Только зайдем сначала в хату. А там, может, что и придумаем. Это, конечно, верно, батальон могут в бой бросить, раненые опять пойдут... А без фельдшера как?
Полковник Рудаков, в танковом шлеме и потертой кожаной куртке, быстро прошел к столу, на котором был разложен большой план Вены, оглядел собравшихся штабников и командиров танковых рот.
— Все прибыли?
— Все, кого вы приказали вызвать, — ответил начальник штаба.
— Переправляемся через Дунайский канал. По наплавному мосту в районе городской электростанции. Дальше вдоль канала по трамвайной линии. Район сосредоточения — квартал триста восемьдесят пять. Я встречу вас в районе сосредоточения. В бой вступаем прямо с марша после минимальной в таких условиях рекогносцировки местности. Капитан Мазников! Сколько у вас машин на ходу?
Виктор поднялся:
— Две, товарищ гвардии полковник. Но у одной заклинено орудие. Так что боеспособна фактически только одна.