Юность Екатерины Великой. «В золотой клетке»
Шрифт:
– Я просто не понимаю, откуда опять такие счета?! – кричала Елизавета. Она восседала за столом и перебирала бумаги пухлыми белоснежными руками. Толстые пальцы унизывали перстни, и отблеск драгоценных камней играл разноцветными зайчиками. – Вы мне можете пояснить: куда она тратит такие суммы?!
Перед Елизаветой Петровной стояла чета Чоглоковых: камергер и обер-гофмейстер Николай Наумович и его жена Мария Симоновна – любимая двоюродная сестра императрицы. Супруги во время реплики недоуменно переглядывались, очевидно, в поисках ответа, но сказать что-либо пока не решались, предпочитая дождаться конкретного вопроса к конкретной персоне.
А императрица, продолжая в уме подсчитывать затраченные рубли, сокрушалась:
– Наша великая княжна скоро перегонит свою мать в расточительстве государственной казны! Мотовство! Нет, почему ты молчишь, Николай?! Я для чего тебя приставила к наследнику?! А? Чтобы ты развлекался за его счет? Или докладывал мне? А ты, сестрица? Вот уж не ожидала от тебя-то такого безобразия, в чем дело, Мария?! Ты можешь мне объяснить, куда Катька спустила тридцать семь тысяч рублей сверх назначенных ей тридцати на год?! Что ты глазами хлопаешь?!
– Так, Ваше Величество, на бумаге ж должно быть написано, на что потратилась Екатерина Алексеевна, – пожала плечами Чоглокова.
– Должно? И ты считаешь, что я должна верить любой бумажке? Я хочу знать точно: куда пошли деньги государства! Список купленного: столько-то булавок, столько-то кружев, шпилек! А ежели она что матери своей отправила, то скандал учиню, посажу того, кто осмелился за моею спиной предательство такое совершить! Ну? Есть у тебя список, Мария?
– Нету, матушка. – Чоглокова бухнулась на колени и заплакала. – Не гневись, свет-Елизаветушка… Помилуй моих деток!
– Да что ты, в самом деле, дурочка?! Дети твои при чем? Мне служба твоя нужна! Каждый вздох Катькин, каждый шаг! О чем думает, о чем говорит с престолонаследником! Для этого я вас возвеличила и к ним приставила!
– Сделаю, матушка, все вызнаю! – Слезы высохли в момент – буря миновала. И сестрица искоса взглянула на супруга. Елизавета не могла оставить его без выволочки.
– Ну а ты что скажешь, Николаша? – устремила взгляд на камергера Елизавета, бросив счета на стол и оправив кружева на рукавах платья.
Чоглоков, равнодушно осматривавший свои аккуратные ногти, поднял глаза на императрицу, церемонно поклонился.
– Всех любимчиков разогнал…
– Это когда было-то? – Елизавета откинулась на спинку стула. – Твои прошлые заслуги мне известны – докладывал.
– Нахожусь при престолонаследнике ежедневно и еженощно, никаких связей, неугодных моей императрице, не допускаю. Наследник развлекается с солдатиками. Все общение с людьми через меня, и к тому ужо все приучены.
– Хорошо. Куда Катька тридцать семь тыщ потратила, ведаешь? Ладно, тут другое интересно, где взяла?! – Елизавета прищурилась. Она прекрасно понимала: ее шпионы явно проглядели и начинают перечислять давным-давно проделанную работу, а новых успехов у них нет. Нечем хвастать. Вот и выкручиваются.
– Ясно где – у Строганова.
– Опять у Сергея Григорьевича? – переспросила Елизавета и записала что-то на листке.
– У него, причем не раз.
– Почему не доложил?
– Великая княжна слишком маскировалась – то книжку ей принесут от Строгановых, то картину какую наследник запросит посмотреть. Недавно узнал.
– Со Строгановым сама разберусь. А вы дознайтесь, на что деньги понадобились – слишком сумма большая! Понятно? Глаз не спускайте с них! Чтобы завтра Екатерина после обеда пришла ко мне! Постарайтесь дознаться до времени.
Глава IV. Первая любовь…
Опять весна! Все расцветает и начинает теплее греть солнце, все стремится к любви и счастью, и только Екатерина тайком грустила. Девять долгих лет супружества без любви и самих супружеских отношений вынуждали задуматься о горькой и одинокой судьбе. Только вот не верилось великой княгине, что ей не дано испытать пылких чувств, познать страсть, о которой поначалу она зачитывалась в дамских романах. Теперь уже повзрослела, не рисует в мечтах разных кавалеров, вкладывая им в уста те заветные, волшебные слова, которые бы хотела услышать. Но не было рядом никого, достойного на роль героя из романа, и пребывание под пристальным надзором свиты, доносившей каждое ее слово, совершенно не располагало к адюльтерам. Это Петру Федоровичу было все позволено, что он с успехом и использовал – для развлечения кричал о влюбленности то в одну, то в другую фрейлину. Но глянуть на них, так спать не будешь: одна страшнее другой, а ума и вовсе не сыскать.
Со временем Екатерина привыкла к невниманию супруга и чисто дружескому отношению, как же – они соратники, только было это удивительно давно. Иногда казалось, что и не было между ними той детско-отроческой дружбы и легкости в отношениях. Теперь каждый сам за себя.
Переезд императорской семьи в летний дворец произошел после Пасхи. Именно тогда Екатерина обратила внимание на слишком частое посещение Малого двора Сергеем Салтыковым. Он служил камергером Петру Федоровичу, но по непонятной причине большую часть времени проводил в кругу приближенных великой княгини. Он всегда приходил со Львом Нарышкиным – любимцем двора – настолько Левушка был душой компании, умел оригинально веселить собравшихся и нравиться всем окружающим, особенно Екатерине. Сказать о Салтыкове то же самое Екатерина не могла, но ей был симпатичен молодой, красивый придворный, который умел занять разговором. Раздражала только его дружба с семейством Чоглоковых, но поменять общество своих тюремщиков великая княгиня не могла.
Из-за очередной беременности надсмотрщицы Малый двор Екатерины теперь чаще собирался у Чоглоковых, если великий князь не давал концерт в своих покоях или не было приема при дворе.
Беседы с людьми недалекими, незанимательными не могли быть приятными, тем более приходилось следить за каждой фразой. Но камергер исправно посещал их и вызывал недоумение у Екатерины: так мог поступать человек, преследующий личные, скрытые цели. Странно было и то, что именно Сергей Салтыков нашел выход, как нейтрализовать одного из надсмотрщиков – Николая Чоглокова. Оказывается, этот человек питал страсть к сочинительству песен… Теперь же, если маленькое общество желало отделаться от присмотра, Чоглокова просили срочно сочинить песню. Его тут же устраивали в каком-либо далеком углу покоев и могли говорить, о чем желали – пока песня не была сочинена, надсмотрщик корпел с пером, не поднимая головы и полностью погружаясь в процесс. Правда, потом приходилось ее слушать в исполнении Льва Нарышкина и самого автора, да еще и бурно восторгаться, что было недорогой платой за спокойный и веселый вечер.
Именно во время одного из таких домашних концертов Екатерина услышала тихий шепот от Салтыкова, что расположился сзади.
– Ваше Высочество, я рад служить вашим интересам! Для вашего блага я готов терпеть и потакать этому ничтожеству… Ради одной вашей улыбки… Вы – причина моих посещений… Смилуйтесь, позвольте с вами поговорить наедине…
Видимо, Салтыков придвинулся еще ближе, потому что шею Екатерины обдало его дыхание, вызвало легкую дрожь, вынудило великую княгиню напрячься и отодвинуться на край стула. И раньше Екатерине говорили комплименты, объяснялись в любви, но все это было пристойно, больше напоминало флирт или шутку. А здесь, сейчас, они сидели несколько поодаль от остальных, чуть позади всех, что создавало интимную обстановку.