Юность Екатерины Великой. «В золотой клетке»
Шрифт:
– Я не могу без вас жить, дышать, Катрин! Не могу больше молчать и видеть вашу холодность! Это невыносимо – вы поставили между нами стену из своих фрейлин, а мое израненное, верное сердце рвется к вам!
Екатерина молчала, отвернулась от него, сделала один, затем другой шаг в сторону и остановилась, прислонившись спиной к клену. Золотыми нитями пробивались лучи света в тени густой кроны. Салтыкову пришлось пригнуться, чтобы последовать за нею.
– Я понял! Вы боитесь мне поверить! Вы живете под этим жутким надзором. Но уверяю вас: мои чувства искренни, поверьте мне, Катрин! Я никогда и никого так не любил! Да и вообще, после знакомства с вами не могу назвать прошлые чувства даже увлечением,
– Катрин, как мне доказать свою любовь?! Сжальтесь! Я как нищий вымаливаю у вас милость, но вы не позволяете мне даже прикоснуться к вам!
Екатерина молчала. Салтыков терялся в догадках. А она наслаждалась каждым словом кавалера. Его то просящий, то негодующий тон, периодически срывающийся в отчаяние, музыкой лился на сердечные раны и врачевал их. Она желала слышать без конца восхищенное бормотание Салтыкова – она так долго этого ждала! Она повторяла его ласковые слова, слушала и слушала…
Салтыков не мог остановиться. Близость к хорошенькой, но по-прежнему неприступной женщине возбуждала и дразнила, с трудом сдерживая желание схватить в охапку предмет вожделения и бросить в высокую траву, что опьяняла и манила. Кружил голову аромат от волос и бархатистость нежной белоснежной кожи. Ясные синие глаза великой княгини смотрели внимательно, изредка подергивались загадочной дымкой. А он терялся как юнец, не решаясь на более дерзкое действие, и вынужденно молол всякую чепуху, которую уже не раз опробовал не на одной хорошенькой фрейлине.
«Бог мой! Что, ну что еще ей сказать?! Статуя! Бездушная и холодная! Я уже исчерпал весь запас слов и комплиментов, а она равнодушна! Смотрит ледяными глазами и… Эх!» – метался в мыслях соблазнитель, наконец-то рискнув дрожащей рукой коснуться великолепных черных волос Екатерины, но тут же прекратил:
«Опять этот взгляд! Да она ледяная глыба! Она холодна как снег! Вот почему великий князь не уделяет ей внимания! Такую пока расшевелишь – пять потов сойдет, и то не факт!»
– Вы только доверьтесь мне, Катрин! Я уже продумал, как мы будем с вами тайно встречаться – никто ничего не узнает! Клянусь вам! Мы подарим друг другу невиданные наслаждения! Я буду целовать каждый пальчик на ваших чудных ножках! Никто не сможет нам помешать наслаждаться друг другом!
Екатерина молчала, только лукавая улыбка изредка пробегала по розовым губам.
– Катрин! Вы только представьте, как мы будем любить друг друга! – уже в отчаянии, полностью исчерпав запас заготовленных фраз, воскликнул Салтыков.
– Не представляю, – равнодушно призналась Екатерина. – Но не могу помешать вашему воображению.
«Возможно, она влюблена в кого-то другого? Тогда это провал!»
– Согласитесь, я – достойная кандидатура! – и Салтыков начал сравнивать себя с другими придворными из окружения великого князя, чем вызвал громкий смех Екатерины. Ей больше нравилось слушать комплименты, но неопытность мешала ей повернуть разговор в необходимое русло, и великая княгиня сдалась:
– Согласна, вы действительно заслуживаете предпочтения! Но я и выделяю вас из всех придворных кавалеров. Не пора ли вам, граф, ехать и искать охоту? Ваше долгое отсутствие вызовет ненужные разговоры! Мне они не нужны, а вы обещали сохранить мою репутацию. Действуйте!
– Скажите мне, что я вам нравлюсь!
– Никогда.
– Тогда, скажите, вы ведь не равнодушны ко мне? Скажите, и я тут же уеду!
– Хорошо. Да. Я не равнодушна к вам, только убирайтесь прочь! Вы меня компрометируете!
Салтыков вышел из-под дерева и вскочил на коня.
– Я запомню ваши слова!
– Нет.
– Да-да. Катрин! Я получил ваше признание! Я уже счастливейший человек!..
Присоединяться к охоте Екатерина не стала, она направилась в охотничий дом, что стоял на острове. Чоглоковой, которая из-за очередной беременности не принимала участия во всеобщем увеселении, она пояснила свое возвращение:
– Вам же так скучно, вот я и решила скрасить ваше одиночество.
Объяснение великой княгини вызвало благодарную улыбку надзирательницы – кроме слуг, готовивших ужин, дом был пуст, и Чоглокова, маясь, бродила по комнатам, приставая к каждому, подолгу читая нотации и распекая за мелкие нарушения этикета.
– Это так благородно, Ваше Высочество! Все бросили меня. Слово не с кем молвить!
Шумная кавалькада охотников вернулась, когда солнце уже золотило водную гладь. Пышный ужин с зажаренной зайчатиной и фаршированными утками (егерь постоянно отправлял помощников с подстреленной дичью), пучками свежей зелени и овощами, густым французским вином был шумным и веселым, пока не застучали тяжелые капли дождя. Совершенно внезапно налетевший ветер нагнал волну, и остров оказался затоплен. Буря шумела за толстыми стенами, компания приуныла было, хотелось оказаться в более спокойном месте, но Чоглоков велел подать припрятанное шампанское, и настроение Малого двора вмиг поднялось.
Сергей Салтыков воспользовался моментом, когда великая княгиня стояла одна у окна, наблюдая за всполохами молнии, и радостно сообщил Екатерине:
– Видите, Ваше Высочество: само небо благоприятствует мне сегодня! Я могу и дальше любоваться вами!
Екатерина рассеянно скользнула взглядом по лицу кавалера, пожала плечами:
– Проще заказать портрет и не выходить из комнаты.
– Вы жестоки!
– Вы слывете умным, а говорите глупости.
– Когда, я смею надеяться, что это будет скоро, вы полюбите, вам станет понятна моя радость видеть вас каждую минуту!
– Пустое, граф! Фантазии вашего воображения!
Салтыков поклонился и отошел.
Но в лодке, воспользовавшись темнотой, Салтыков сел рядом с Екатериной и взял ее руки. Екатерина сначала ощутила благодатное тепло, было сыро и свежо, а руки Салтыкова согрели ее тонкие пальцы. А потом началось то, что Екатерина впоследствии вспоминала как сладкую муку. Их пальцы сплетались в странном танце. Легкие поглаживания сменялись нежными поцелуями каждого пальчика и, осмелев от безнаказанности и молчаливости великой княгини, жаркими поцелуями ее ладоней. Ласки были то робкими, то дерзкими: губы Салтыкова прорывались к кисти и выше, а Екатерина едва успевала останавливать кавалера, зашедшего столь далеко в любовной шалости. Ей очень хотелось заглянуть ему в глаза, услышать хоть слово, ибо она еще не научилась понимать свои волнения и чувства, была слепым котенком, которым играют, доводя ее ощущения до наивысшей точки наслаждения, и, обманув ожидания, бросают в бездну отчаяния, заставляя придерживаться приличия, оглядываться с опаской на сидящих сзади. Тайна, в которую вовлекал ее Салтыков, раскрывала объятия и манила в сад бесконечных удовольствий, что уже пробудились от его горячих поцелуев. Она ощущала трепет сердца и понимала, что вот она – страсть, та самая, описанная в романах, совсем рядом, только нужно переступить внешние преграды из придворных и слуг, что крутятся рядом и мешают насладиться в полной мере незнакомыми, но такими желанными ощущениями. Этим чувствам, проснувшимся так внезапно, было тесно, корсаж платья нестерпимо давил грудь и мешал дышать. Великая княгиня с трудом сдерживалась, чтобы не оторвать голову кавалера от рук и самой не припасть к его губам, чтобы наконец-то почувствовать, попробовать, вкусить, что есть настоящий поцелуй.