Юность Екатерины Великой. «В золотой клетке»
Шрифт:
Первой неожиданностью для Екатерины стала немного смущенная улыбка супруга. Как-то неловко он влез на высокую кровать, не стал вытаскивать из тайника ни книг, ни многочисленных бумажек.
«За две недели отсутствия не соскучился? Чем же был так занят, вот интересно. Хотя какое мне дело?»
– Катрин, вы собираетесь спать? – поинтересовался немного охрипшим голосом супруг, укрываясь одеялом и расправляя подушки.
– Конечно, вам мешает свет? Потушить?
– Да. Может быть, вы сегодня ляжете раньше?
«Что с ним?»
– Как вам будет угодно… – нерешительно произнесла Екатерина, задула свечи и отправилась в постель.
– С вами говорила тетушка? – донеслось до Екатерины с другого края кровати.
– О чем? Я не видела ее уже несколько дней.
– Она потребовала от нас наследника.
– Она желает этого уже много лет.
– Я готов исполнить свой долг.
– То есть? – опешила Екатерина, поворачиваясь к супругу, но темнота мешала рассмотреть его лицо, от этого она чувствовала неловкость.
– Я готов исполнить свой долг, – повторил супруг и зашуршал одеялом, придвигаясь к Екатерине. – Давайте сделаем это побыстрее и забудем как страшный сон!
Петр Федорович неловко притянул Екатерину. Руки его поползли вниз, миновали ее бедра и попытались задрать длинную рубашку вверх.
– Ваше Высочество! – попыталась протестовать Екатерина, но тут же прикусила язык, понимая, что не должна, не имеет права сейчас ему помешать. Было гадко. Она кусала губы и пыталась вспомнить ласковые и нежные руки Салтыкова. Не помогало. Но она терпела. Супруг настолько неумело, скрывая робость, пытался совершить свой долг, что это вызывало жалость и к себе и к нему. Его ласки казались грубыми, движения были слишком быстры и без какой-либо нежности. Он тыкался губами, пытаясь «произвести» фальшивый донельзя поцелуй, чем вызывал брезгливое отторжение у нее.
– Во-от! Теперь… Вы не посмеете говорить, даже… думать… Я смог!.. Я сделал вам ребенка!.. Теперь… отстаньте от меня! Фу-ух…
Свершив, что от него требовали столько лет, Петр Федорович неумело чмокнул Екатерину – попал куда-то в висок, поднялся с кровати. Попрыгав голышом по комнате, неуклюже натянул на себя бриджи, рубашку:
– Спокойной ночи, мадам! – и удалился, оставив на кровати истерзанную Екатерину. Ей сначала хотелось заплакать, но она взяла себя в руки, приказав:
– Не сметь! Пусть хоть так, но теперь брак свершился, даст бог – будет ребенок!
Тайные встречи с Салтыковым чудом удавалось скрывать. Дошло до того, что любовник фактически прекратил оказывать обычные знаки внимания Екатерине, он перестал говорить даже комплименты. Чаще всего был задумчив и рассеян, чем очень обижал великую княгиню. Екатерина не выдержала такого отношения и рассердилась, выговорив ему накопившиеся обиды.
– Любовь моя, я не могу так рисковать нашими отношениями! Вдруг кто прознает! – пытался оправдаться Салтыков, подтверждая слова грустным взглядом. Но Екатерина чувствовала: изменился он, не такой, как прежде. Только гордость удерживала желание влепить любовнику пощечину. Такую – от всей измученной души! Это был первый жестокий урок – человек, которому она доверилась, оказался трусом. Но она стерпела – очень хотелось ласки, доброго слова, ощущения нужности и любви. А еще ласк тех, что при воспоминании бросали в краску, поцелуев, когда дышать нельзя и уста оторвать невозможно. Не ждать же ей, что этим одарит вдруг великий князь! Нужно было срочно придумать, как обезопасить свою репутацию и положение графа Салтыкова.
Екатерине объявили: двор отправляется в Москву. Дорога оказалась настолько разбитой, что болели все кости, в итоге у Екатерины случился выкидыш. Великая княгиня вздохнула, поплакала немного и успокоилась – она нашла выход, как восстановить желанные отношения с Салтыковым. Сейчас этот вопрос ее беспокоил куда больше. Зная от соглядатаев, что Бестужев присутствовал на всех совещаниях у императрицы, где решался вопрос о престолонаследии и несостоятельности великого князя, Екатерина решила рискнуть и обратиться к канцлеру. Но повела дело весьма хитро. Она не сомневалась, что Бестужеву докладывали о внимании, уделяемом ей графом Салтыковым, а значит, старик должен обрадоваться любому варианту, решающему проблему. Поэтому она начала оказывать канцлеру внимание, доверительно беседовать с ним о пустяках. А стоило появиться в Москве Салтыкову, немедленно повелела любовнику ехать с визитом к Бестужеву, пообещав, что благодаря этой встрече они заручатся его поддержкой.
Не слишком веря в успех, – но мало ли какие интриги закручиваются вокруг него! – Салтыков отправился к старику. Принял его канцлер радушно, а напоследок, как бы между прочим, сказал:
– Я знаю о вашем добром отношении к Чоглоковым, совершенно пустые и недалекие люди. Подозреваю в вас ум, дорогой граф, только он помогает вам выносить их глупость!
– Глупость не самый большой порок, я стараюсь быть снисходительным, – скромно ответил Салтыков.
Потом Бестужев помолчал некоторое время и решил начать издалека, о положении при дворе, многочисленных интригах и борьбе за власть, в которой несчастной оказывалась Екатерина, и это при такой неземной, ангельской доброте. В довершение он, как истинный дипломат и опытный царедворец, обронил:
– Я премного благодарен великой княгине за ее доброту и внимание ко мне, а также за доверие. Поэтому: услуга за услугу. Я сделаю фрейлину Владиславову, что служит у нее, кроткой, как овечка, верной, как собака. Она не будет более чинить препятствий и сложностей вам, граф. Особенно в столь деликатном деле, когда судьба России поставлена под угрозу.
Граф Салтыков понял, что крылось за словами мудрого канцлера: его интригу с великой княжной одобрили, на него буквально возложили миссию по спасению Отечества. Особенно понравилось последнее. Но то, что разрешено, не настолько привлекательно – по натуре граф был интриганом и любил приключения, его интересовали неприступные красавицы двора, а Екатерина уже сдалась… Что и говорить, Салтыков попал в сложное положение: чувства к великой княгине начали остывать, его манили другие замки, а тут – миссия… Посмеиваясь над старым канцлером, граф пришел к выводу, что все же его устраивает безнаказанный адюльтер для разнообразия, на который благословили. Пусть и не искушенная, неумелая, но Екатерина недурна собой, и, совершенно неожиданно, – страстна, если уж нужно Отечеству, то он постарается, с непременной выгодой для себя. Не овец же пасти заставляют, все же удовольствие, в кровати покувыркаться и наивную дурочку наставить в любви. Она же так искренне смущается его ласкам, так наивно смотрит большими синими глазами…
Забавно.
Потерпит.
Чоглокова продолжала бурную деятельность по воссоединению великого князя с Екатериной. Выглядело это забавно, потому что дама уверилась в никчемности своих усилий в данном направлении и взялась за дело с иной стороны. Наконец-то Чоглокова собралась с духом для разговора с подопечной. До этого все было не с руки: то наследником престола занималась, то беременность и роды седьмого ребенка. Вот теперь осталось последнее – серьезный разговор с Екатериной Алексеевной. Империи нужен здоровый наследник, и желательно скоро, в течение года. Поставив себе цель – вернуть расположение сестры-императрицы, Чоглокова приступила к исполнению, начав издалека:
– Ваше Высочество, я должна непременно с вами поговорить о серьезном вопросе.
Екатерина склонила голову в знак согласия выслушать и предложила даме присесть. Руки великая княжна положила на колени, закрыв перед этим книгу, которую читала. Чоглокова велела фрейлинам выйти и не мешать.
– Вам известно, как я люблю своего мужа, боготворю его. Наша семья, а именно нежные отношения друг к другу, наша привязанность – пример истинной добронравной христианской семьи, по мнению матушки-государыни Елизаветы Петровны, – начала с разглагольствований, в свойственной ей манере, Чоглокова. Обычно к концу многословной тирады те, кому она предназначалась, могли бы успешно забыть, о чем велась речь вначале, если бы «вступление» не повторялось постоянно – все лица, которые подвергались словоизлиянию, давно его выучили и использовали предоставленное время для поиска ответа: «Что я натворил? Как вывернуться? Что мне за это будет?»