Юность
Шрифт:
– Да понятно всё, – отмахнулся брат, – голова просто не работает, кому какой лучше!
– А… ну давай.
– Пашка Храмцов с пересыпи, – зачитал Санька адрес.
– Это тот, который рожи всё время? Маску! В том ящике поройся, там они самые страховидлые! Ему приятно, што вспомнили, а дружки и соседи посмеются заодно, тоже память!
– Ага… – он быстро нашё искомое, а я понял, што на севодня с писаниной – всё! Надоело. Помог брату выбрать подарки, да сели играть в карты, поглядывая на часы. Чиж постоянно почти проигрывал, а когда нет, то только по моему снисхождению, штоб
– Всё, – защёлкнув крышку «Брегета», подымаюсь с бревна, – время!
Без всякой дурашливости переодеваемся в парадное, и посадив задницы на велосипеды, едем к ангару. Техники уже здесь, выкатывают «Рароги [14] », начиная подготовку к полётам. Волнуются как бы не больше пилотов, работающих с ними бок о бок.
Проверка двигателей на холостом ходу, уровень горючего, масла… Снова и снова – деревянные и тканевые части бипланов, ощупывая и осматривая каждый дюйм.
14
Рарог – в славянской мифологии огненный дух, связанный с культом очага. Рарога представляли в образе птицы или дракона с искрящимся телом, пламенеющими волосами и сиянием, вырывающимся изо рта, а также в виде огненного вихря.
Не впусте такой регламент родился, не от великой моей дури и даже не от осторожности. Ловили уже, ети их мать! То шпионы, то просто любопытные разной степени подозрительности. И дураков хватает, не без этого: пару раз уже на память что-нибудь отковыривали – благо, вовремя заметили. Сувенирчики, а!?
Бомбы загружали осторожно, едва дыша. Вроде как и нет опасности случайно детонации, но… бережённого Бог бережёт!
Наконец прибыл запыхавшийся Жан-Жак, задыхающийся скорее от волнения, чем от тяжести фотоаппарата, и Владимир Алексеевич с раздувающимися от возбуждения усами.
– Эк… – крякнул опекун досадливо, – не застал подготовку… Ну да ладно!
Чуть погодя подоспело бурское командование – все, кто только был в настоящее время на границе Капской колонии, готовя наступление. Разом стало многолюдно и почему-то тревожно, будто только сейчас понял, што это – по-настоящему!
Выстроившись в ряд у бипланов, сфотографировались всем отрядом, не делясь на пилотов, механиков и охрану. Потом ещё, ещё…
– Ну… – вглядываясь в лица, иду вдоль строя. Чиж, Военгский, Ивашкевич, Кучера, Шульц, Тома, Морель – из старичков. Стоят, развернув уверенно плечи, глаза жосткие, стальные независимо от цвета.
Корнелиус Борст, Ван Эйке – эти нервничают немного, дышат будто через силу, но… вытянут. Перевожу взгляд на опекуна и Жан-Жака – не передумали? Нет, только подтянулись разом… Што ж…
– По машинам!
В кабины взбирались без дурной лихости, по лесенкам. Уселись, пристегнулись, и механики начали раскручивать пропеллеры. Один за другим, «Рароги» пошли на взлёт, делая на прифронтовой полосой широкий зигзаг, дабы воодушевить войска.
Гиляровский возится сзади, снимая происходящее на фотоаппарат и экспериментальную кинокамеру от братьев Люмьер. Как уж там она будет работать в таких условиях, Бог весть, но генералитет наш необыкновенно воодушевился возможности снять небесную фильму, и я взял под козырёк. Благо, большой переделки летадлы не требовали, всей работы на пару часов.
– Красотища! – заорал сзади дядя Гиляй, когда мы залетели на нейтральную территорию, где не надо было никого и ничего снимать, – Второй раз лечу, и никак не налюбуюсь! Эскадра, а?! Силища!
Несколько минут полёта, и я, качнув крылами, веду воздушный флот по дуге, поглядывая вниз и сверяясь с картой. Согласно данным разведки, в одном из ущелий скопилась британская конница, сформированная преимущественно из числа местных добровольцев английского происхождения. Вроде как отвели туда на отдых и переформирование, ну да будет им сейчас отдых…
Чуть снижаясь, качаю крылами и оглядываюсь. Дядя Гиляй приник к аппаратуре, лихорадочно снимая панику на земле. Корнелиус, мой ведомый, открывает бомболюк, и на британцев сыплется с неба Смерть!
Следом за ним по одному проходят все пилоты соединения, и внизу воцаряется паника. Высота слишком большая для того, штобы разглядеть детали, и пожалуй, это к лучшему!
Сглатываю подступивший к горлу комок и делаю круг над ущельем, дабы оператор заснял всё получше. За мной повторяет Санька, несущий Жан-Жака. Разворот… идём домой, вскоре я сажаю летадлу на тщательно выровненное поле.
Прокатившись чуть-чуть, аппарат останавливается, и дикая усталость наваливается на меня. Нервы, штоб их… Не в силах встать, сижу так, пока пропеллер перестаёт крутиться. Щёлкаю крышкой часов… меньше часа на всё про всё, включая фотографирование.
– Сколько же сегодня было установлено рекордов?! – жму плечами на вопрос Жан-Жака, и почему-то отчаянно хочется курить. И выпить. И бабу…
А ещё – тошно немного, потому как я хотел ну вот ни разу не такого, а просто – летать. Но так уж вышло…
Встряхнувшись, встаю с парусинового креслица, и вот ей-ей, даже и не упомню, как на него уселся! Загнав меринхлюдию в глубинное подсознательное, вспоминаю свои обязанности командира и иду докладывать о полёте.
Хрусть! Кажется, это были мои рёбра… Сниман всё ж таки здоровущий мужик! А потом ещё раз – хрусть! Рот открыть я так и не успел…
… а потом мы смотрели фильмы о полёте и бомбардировке. В огромный затемнённый ангар люди набились так, што сложно было дышать. Затаив дыханье, мы смотрели на прыгающие чорно-белые кадры, на землю с высоты птичьего полёта и на убиваемых британцев.
… дважды. Сперва – отснятое дядей Гиляем, а потом – Жан-Жаком – с неизбывным интересом.
Два часа спустя мы снова идём на взлёт. А потом ещё, ещё… Британцы выдержали два дня бомбёжек, седьмого апреля начав отводить войска от границы.
Восьмая глава
Армия де Вета взломала границы Капской колонии, и буры хлынули полноводной рекой, затопив окрестности. В седло, кажется, сели и старые и малые, по домам остались только женщины, детишки, и вовсе уж древние старцы, не способные самостоятельно вскарабкаться на коня и удержать винтовку в дрожащих руках.