Юность
Шрифт:
А вот ежели поймут, што самая ценная часть трофея у меня, то… могут. Да, могут – бритты, они упёртые, заразы! Хоть на чувстве мстительности, хоть на патриотизме, хоть на желании орденов и званий, или к примеру – каких-то преференций по части промышленности. Это ж, помимо всего, и деньги. Деньжищи!
Да и чорт с ним! Жизнь дороже, да и деньги… жизнь дороже.
Внутри ворохнулось осуждение, мелькнули кадры каких-то фильмов и плакатов, и почему-то – всё больше про героических партизан и подпольщиков, которые героически, ценой собственной жизни…
– Э, нет! – вытряс из башки эту ересь, потому как одно дело – когда враг топчет родные поля, и совсем другое – так вот, в чужих краях приключаешься. С чего бы насмерть стоять-то?
Приметив себе место под ночлег, принялся за ремонт. Быстро сделав заместо стойки под шасси её дубоватое подобие, примерился как следует, но крепить не стал. Дело нехитрое, успеется.
Двигатель собирал уже при свете луны и ярких звёзд Южного полушария, усыпавших бархатное полотно ночи. Запустив, вслушивался некоторое время в его тихое урчанье, и не без сожалений заглушил.
В уши сразу врезалась свара гиен, разтявкавшихся над тушею льва, и разом стало зябко. Захотелось забраться в кабину, показавшуюся вдруг такой уютной и безопасной…
– Кстати! – достав одну из свиристелок Кошчельного, привязал к бечеве и раскрутил. Звуки раздались такие гадские, что я ажно присел! Чутка подуспокоившись услышанным, проверил висевший на поясе топорик и зашлёпал по воде, давая широкую петлю в сторону ночлега.
Присмотренное мной место довольно таки близко от самолёта, в буреломном вывортне из нескольких старых деревьев, дикобразом растопырившихся в сотне метров выше и парой сотен левее по склону. То опираясь на копьё, как на посох, то опасливо тыкая им перед собой и готовясь к прыжку всяких хищных тварей, добрался таки до ночлега сильно за полночь.
Ёжась от ночного холода, застегнул реглан, натянул шлем и кое-как примостился средь корней, озабоченный не столько удобством, сколько возможными хищниками. Львиная шкура, пристроенная с грехом пополам под боком, делала мою лежку несколько более мягкой, но и значительно более вонючей.
Повозившись, смахнул ладонью с корневища всякий сор с насекомыми, да и примостил голову. Спа-ать…
Разбудило меня лошадиное ржанье, и сна разом – как не бывало! Вжавшись в переплетенье корневищ и ветвей, с колотящимся сердцем выглянул в щёлочку и до боли стиснул зубы.
Давешняя компания, ощетинившись настороженно стволами, исследовала летадлу и место крушения.
– Ах ты ж… – прошептал я и тут же замолк, будто они могли услышать. Британцы чортовы! Вопреки всем писанным кровью правилам и самому здравому смыслу, они всю ночь шли, не жалея ни себя, ни лошадей.
Осторожно, двигаясь по сантиметру в минуты, достал футляр с биноклем и принялся рассматривать преследователей, преисполненный самых мрачных предчувствий. Лошадок… не ручаюсь, но кажется, побольше было, побольше… две притом хромают явственно. Гнали, значица? Стал быть, из идейных… или особо жадных и упёртых, што ни разу не слаще.
Лица усталые, но довольные… и кажется, мал-мала расслабились. Кто ж это такие?
Так… двое – явно из джентльменов с хорошими частными школами, очень уж лица и манеры специфические. Может, и не Итон за плечами, но немногим хуже. Насмотрелся на пленных, таких хоть раз увидишь, ни с кем не спутаешь. И кажется – родственники.
Не то отец с сыном, не то кузены, но явная родня. Долговязые, с лошадиными физиономиями и длинными хрящеватыми носами, нависшими над рыжевато-русыми усами. Старшему около пятидесяти, младшему под тридцать.
В моторе копается низкорослый коренастый крепыш с лицом, истрёпанным алкоголем и тяжёлой жизнью. Явственный технарь, притом как бы не из рабочих вышел – есть, знаете ли маркеры в поведении. У бриттов кастовость очень сильна, и у каждой касты превеликое множество отличий в поведении.
Следующий – слуга, судя по повадкам. Камергер? А… нет, камердинер наверное… один чорт, лакей! Рожа сытая, пусть прямо сейчас и осунувшаяся, и такая… прямо-таки родня с джентльменами! Ближняя притом. Но сразу видно – лакей, не спутаешь. С кем там ево матушка… впрочем, не всё ли равно?
Двигатель затарахтел, и технарь с довольной улыбкой раскланялся. Удостоверившись в работе двигателя, его заглушили, и механик со слугой принялись обустраивать лагерь.
Лакей довольно ловко расставил палатки и принялся за стряпню, в то время как джентльмены взялись обихаживать лошадей. Скинув вьюки и сёдла, да обтерев слегка верховых, выделявшихся на фоне местных лошадок ростом и статью, они взялись осматривать ноги. Што ж, вполне себе дельные господа… к сожаленью.
Повертевшись у костерка, механик взял топор, и направился…
… с-сука, ко мне он направился! Нашёл ближний свет, падла!
Вернулся…
… слава тебе… за винтовкой, сцука!
Закинув винтовку за спину и размахивая топором, он ещё раз остановился, сказав лакею несколько фраз, от которых сам же и заржал. Шаг за шагом, он пошёл… нет, ну точно ко мне!
Стараясь двигаться как можно более плавно, я змеиным движеньем накинул на себя львиную шкуру.
«– Я в домике» – вякнуло подсознание и заткнулось. Подтянув к себе копьё, я замер, старательно вжимаясь в переплетение древесины.
«– А колотит-то как…»
Шаги… остановившись возле меня, механик скинул винтовку с плеч, отчего у меня всё похолодело. А потом…
… аккурат перед моим лицом оказалась елда, и вонючая струя ударила в корни.
Копьё к себе…
… удар! Длинное лезвие вонзилось ссыкуну с солнечное сплетение, и обдирая руки и лицо, я рванулся вперёд, хватая его за ремень. На себя!
Привалившись вперёд, англичанин упёрся уже мёртвым телом в переплетение ветвей, завалившись немного вперёд и продолжая опорожнять мочевой пузырь… а теперь ещё и кишечник.