Юность
Шрифт:
Ступив на тёсаные плиты подле входа, Амалия Фёдоровна жалела лишь, что праздных зевак слишком мало, и вовсе уж нет подруг юности… а жаль! Ах, как жаль…
В просторном салоне, обставленном с большим вкусом, уже собираются гости, обмениваясь приветствиями, слухами и остротами. На таких приёмах и решаются самые важные дела, будь то служебные или личные.
Обстановка самая богатая, одна только меблировка стоит побольше иной деревни! А отделка помещения? Картины? Вышколенные лакеи в ливреях, и ведь видно же – потомственные! Школа!
Но превыше всего – люди, здесь собравшиеся. Нельзя
Амалия Фёдоровна трепетала при виде представителей столь именитых представителей петербуржского Общества, но держала себя хоть и скромно, но с достоинством, не умаляя статуса. Лишь поглядывала иногда с горделивою любовию на супруга, пробившегося на этот Олимп из самых низов провинциального чиновничества.
«– Мой полубог, – подумала она восторженно, будто и не зрелая дама, а провинциальная инженю, неожиданно взятая на содержание блистательным гвардейским офицером, – а когда-нибудь и вовсе станет божеством… пусть даже и младшим! И я…»
Мысли её, тщеславные и такие понятные, собравшиеся считывали, как с листа, но не осуждать же за них супругу провинциального чиновника, попавшего в фавор? Право слово, все они одинаковые!
Собравшиеся перемещались по салону и беседовали, ничем не выдавая ожидания «главного блюда» сегодняшнего вечера. Вращаясь в орбите хозяина дома, они общались и порой злословили весьма едко, подслащая капающий с языка яд набором цитат на французском и латыни.
Наконец, усатый киномеханик с солидным пузцом, держащийся важно, но с полным пониманием момента, скользнул по паркету и начал устанавливать киноаппарат, а бесшумная прислуга повесила белое полотнище и задёрнула тяжёлые бархатные шторы.
На экране начали появляться первые кадры. Сперва – фотографические снимки пилотов, механиков и бурского генералитета, сопровождаемые субтитрами, и наконец – летательные аппараты и стремительный взлёт!
Тотчас почти – склейка с отснятым из летадлы кадрами. Земля, всё более и более удаляющаяся, и потрясающие виды, достойные кисти лучших художников! Дамы ахали, мужчины вели себя более сдержанно, но и они не смогли сдержать восторга.
Несколько минут полёта, и вот под прицелами киноаппаратов оказался лагерь британцев, отснятый с высоты птичьего полёта. Летадлы, одна за другой, начали сбрасывать бомбы, и собравшиеся дружно ужаснулись при виде летящей с Небес смерти.
Дамы нервно сжимали веера и кружевные платки, а то и руки мужей, не всегда своих. Мужчины, многие из которых пусть и не воевали, но тем или иным образом были причастны к делам армейским, вольно или невольно примеряли эту ситуацию на себя. Каково это… вот так, под бомбами с неба? И каково – наоборот.
А кинокамера беспристрастно запечатлевала происходящее, и пусть с такой высоты сложно оценить детали… но оно и к лучшему! Страх Божий!
Пятнадцать минут спустя первая фильма закончилась, и притаившиеся в тенях лакеи отдёрнули шторы.
– Н-да… – нарушил молчание князь Мещерский, писатель и публицист крайне правых взглядов, редактор
Владимир Петрович был личным другом Александра Третьего, а после небольшой опалы, и Николая Второго. Доверие Государей, это ли не лучшая характеристика для человека?! И да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает!
Поджатые губы Мещерского [18] задали тон, и разговоры повелись таким обтекаемым образом, чтобы ни в коем разе не зацепить личности пилотов. Тема эта с недавних пор несколько скандальная, ставшая своеобразной линией водораздела на либералов и патриотов.
18
Я не подыскивал специально «заднеприводного патриота», оно само) Нужен был человек, близкий ко Двору, и в тоже время некоторым образом причастный к издательскому бизнесу.
Обсудив перспективы синематографа и его возможности в настоящем, сошлись на мысли, что его всемерно нужно развивать в России.
– Наглядный патриотизм! – горячился Бурдуков, камергер двора Его Величества и чиновник особых поручений при МВД, получающий усиленное содержание при отсутствующем воспитании и образовании. Собравшиеся внимали очевидному, излагаемому с большим апломбом и важностию. Перебивать любимца влиятельного Мещерского, проживающего вместе с князем в том же доме… дураков среди присутствующих не нашлось.
Белкой проскакав по увиденному на полотне, Николай Фёдорович коснулся и табуированной для прочих темы пилотов, высказавшись несколько более резко, чем приличествовало.
– А вы что думаете? – обратился он к Ивану Карловичу, и Амалия Фёдоровна усиленно замахала веером, не в силах помочь супругу выбраться из непростой ситуации.
– Я? – улыбнулся смущённо чиновник, лихорадочно подыскивая ответ, – Гм… ежели честно, то и ничего! Мысли всё больше дела департамента занимают, уж простите.
– И всё же? – на Ивана Карловича дулами глаз уставился уже Мещерский.
– Гм… если судить по той скудной информации, что осела у меня в голове, – начал чиновник, – то вижу этого… гм, изобретателя скорее пешкой.
– Пусть даже фигурой, – поправился он, уловив в глазах князя тень недовольства, – но всё же не игроком.
Владимир Петрович кивнул еле заметно, и Иван Карлович приободрился, оседлав волну вдохновения.
– Личность он, безусловно, интересная, а насколько… – он пожал плечами, будто извиняясь за то, что не интересовался вопросом, – Однако же лично мне видится он скорее ширмой, за которой ловкие дельцы проворачивают некие махинации. Стихи, даже и недурственные, сочиняют многие гимназисты, удивительного тут нет ничего. А вот по части инженерной меня берут большие сомнения. Нет, знаете ли, доверия к образу самородка из народа.