Юность
Шрифт:
Два-три… возможно – пять лет, и война вспыхнет снова, уже всерьёз. Буду ли я воевать в ней? Не знаю…
… а пока… бутылка вина ткнулась мне в руку, и делаю символический глоток, кутаясь в одеяло.
Наконец, братья Сапата [19] сочли угли достаточно прогоревшими и принялись священнодействовать. Потянулись запахи смешанного с дымком жарящегося мяса, и в смешении с ароматами африканской ночи это просто чудо, што за ароматы!
Хандра моя начала отступать, и я предвкушающее потянул ноздрями воздух, а желудок согласно забурчал в ожидании хорошей порции мяса.
19
Герои
– … с точки зрения позитивизма…
– Это не позитивизм, а идеализм! – перебил Луначарского [20] Эссен [21] , - При критическом рассмотрении эмпириокритицизм Авенариуса выглядит неубедительно, и как бы ты не хотел…
– Па-азволь! – Анатолий Васильевич поправил пенсне и воинственно нахохлился, – Идеализм – сверять всё с марксизмом, отвергая любые идеи, вступающие с ним в противоречие! Меж тем марксизм не догма, а лишь часть…
20
Анатолий Васильевич Луначарский – русский революционер, советский государственный деятель, писатель, переводчик, публицист, критик, искусствовед.
21
Эссен, Александр Магнусович – (партийные псевдонимы «Бур», «Мямлин», 1880–1930) – коммунист, советский работник. С 1899 принимал участие в студенческом движении, а с 1902 – в с.-д. организациях.
Некоторое время слушал вечную их свару, но быстро потерял всякое понимание, когда они начали жонглировать цитатами, предполагающими у слушателя идеальное знание материала.
В сторонке техники взялись записывать на граммофон. Столпившись вокруг, они колдовали с ним, бурно хохоча всякий раз, когда перемежаемый треском голос одного из их товарищей звучал с пластинки. Выкрикивая то смешные фразы, а то и ругательства, они с восторгом слушали их в записи, радуясь совершенно по-детски.
Завладев гитарой, Тома начал наигрывать, и откуда-то начали появляться гитары, мандолины, аккордеон, флейты и фагот. Несколько несыгранный, но очень задорный и громкий оркестр удивительно волшебно звучал над луной, и люди вдруг запели.
Песни и языки сменяли друг друга, и к концу каждой кто-то непременно вспоминал новую, а то и выталкивал в круг певца, обладателя особо интересного голоса. Некоторых приходилось уговаривать, а некоторые, разгорячённые вином и волшебством вечера, не заставляли себя ждать.
Пели мы и русские песни, и у Луначарского оказался весьма недурственный баритон. Санька отмахнулся – у него как раз начал ломаться голос, и брат то и дело срывается на препротивный дребезжащий фальцет даже при разговоре. Меня эта проблема почему-то обходит, хотя всё и… нормально функционирует, в общем.
Желая реабилитироваться, он потащил меня танцевать, и под луной раздались задорные звуки лезгинки. Танец этот даётся Саньке так, будто он родился и вырос на Кавказе, и вот ей-ей – ничуть не хуже, чем у меня выходит!
Раскрасневшись, я отмахнулся от брата и похромал к креслу, отчего взгляд у Саньки сделался виноватым.
– А… не бери в голову! Всё равно по чуть расхаживать надо! Иди, иди… дай жару за обоих!
Пока пели танцевали, пожарилось мясо, и Сапата с добровольными помощниками принялись отрезать куски и кусищи по аппетиту
Пришёл Сниман, устроившись без всяких церемоний рядом с Дзержинским, и тут же завёл с ним беседу. Полуграмотный бур, ни в коей мере не разделяя взглядов Феликса, считает его за друга и вечно пытается спасти душу, обратив в кальвинизм. Впрочем…
… - для начала – не Маркс, разумеется, – услышал я, – обратившись в слух, – попробуй сперва…
О как… это кто ещё кого…
– Документы готовил, – пояснил Мишка, умащивая тощую задницу в свободное кресло по соседству, – сверяли описи… Впрочем, тебе всё это неинтересно.
Согласно киваю и наливаю себе в кружку чу-уточку вина, обильно разбавляя его холодной водой из серебряного кувшина.
… - не отвергая решительно кадровую армию, концепцию вооружённого народа считаю наиболее оптимальной, – донеслось от Дзержинского.
Санька вытянул в круг художника Верещагина [22] , и оказалось, што немолодой грузный человек может двигаться так легко и красиво. Я даже пожалел на миг, што с нами нет дяди Гиляя, вот эти двое точно нашли бы общий язык! Тоже ведь… авантюрист. Жаль только, што приехать в Африку Василий Васильевич смог только недавно, ох и жаль! Такие сцены батальные могли выйти из-под его кисти, и-эх…
22
Василий Васильевич Верещагин – русский живописец и литератор, один из наиболее известных художников-баталистов.
Внутри ворохнулся Тот-другой в немом изумлении, но я так и не понял причины. Пройдясь с кружкой в руке по поляне, пообщавшись и выпив понемножку с каждым.
– А, Гекльберри! – махнул мне рукой Марк Твен и засмеялся озорно, окутавшись клубами дыма, – Садитесь, побеседуем!
Перескакивая с эпизода на эпизод, он живо интересовался моей биографией и без утайки рассказывал о своём детстве. Тоже… помотало.
– … «Пак с Драконовых гор [23] »? Хм… положительно отношусь, хотя и выведен я там весьма зловредным… существом.
23
В РИ Киплинг написал серию рассказов «Пак с Холмов»
Мы веселились вовсю. Пели, пили, ели, танцевали и разговаривали, но постепенно веселье шло на убыль, и наконец мы поняли, што пора расходиться, пока этот вечер, полный волшебного очарования, не начал превращаться в банальную пьянку.
Разбудил меня настойчивый стук в дверь. Сонно завозившись под одеялом, я высунул босую ногу наружу, засунул её обратно и решительно закутался в кокон, твёрдо вознамерившись спать до обеда.
Стук не унимался, и к двери, зевая отчаянно, поднялся Санька.
– Телеграмма! – донёсся его голос.
– Угу, – я уже погружаюсь в сон…
– От Владимира Алексе… – разговор прервался, но брат почти тотчас ворвался ко мне в комнату, сдирая одеяло.
– Марию Ивановну убили! – выдохнул он мне в лицо, – Казаки!
Двенадцатая глава
Сев на кровати, Лев Лазаревич нашарил ногами тапочки и близоруко сощурился на часы. Фосфоресцирующий циферблат давал понять, што ещё можно спать и спать, но откуда-то взялся же тот, кто и сам нет, и другим не даёт?!