Юность
Шрифт:
– Двадцать пять процентов твои, – напомнил мне дядя Фима как-то нехотя, будто для порядку.
– Не очень-то я верю в эти проценты, – во рту кисло, – скорее буры сторгуются с Большими Державами, а мой мотор – лишний козырь в этой игре. Будет капать копеечка малая… а-а! Ладно! Я так понимаю, вариантов у меня нет?
– Ты таки думаешь, шо я сильно в восторге? – взвился неожиданно Бляйшман, – Мине сказали передать, и я как последний передаст говорю тибе чужие слова! Скажу тибе сразу, шо по итогам войны будут раздаваться земли согласно заслугам, а у вас с
– Тогда… – я откинулся назад.
– А вот так! – перебил он меня, злясь на всю ситуацию разом, – Так вот, Егор, так! Мине это нравится? Нет! И больше скажу – Де Вету и Бота это тоже не нравится, и тем более Сниману! А денег всё равно нету, и мотор твой – всё равно сопрут, а так вроде и польза!
– В таком разе… ха! – меня оскалило по росомашьи, – Таки да, но с условиями! Землю эту буду выбирать я сам, и если надо – не одним куском!
– В стратегических местах не буду, – понял я его взгляд, – имею понимание.
– А нет? – дядя Фима склонил чутка голову набок, похожий на экзаменатора.
– Подарю патент Кайзеру, – снова оскалился я, – и пусть тогда все претензии – к нему!
Бляйшман выпучил глаза, а потом ка-ак захохотал! Чисто гиена! Слёзы капали из его глаз, и от смеха он едва мог дышать.
– Шломо, – убеждённо сказал он, отхохотавшись, – никакой ты не Егор, и не убеждай! Кайзеру, а?! Там такое себе интересное намечается, шо даже и не представляешь, какой это козырь!
– Так… погодь, – он посерьёзнел и задумался, – а если… хм, а почему бы и не да? Шо мы теряем?
– Давай так, – он наклонился ко мне, – мы с тобой поговорили, и ты сильно обиделся, а я тибе уговариваю за буров, а не Кайзера! Пару… месяцев, ладно? Мне… нам это может интересно помочь, и пожалуй… Мише. Да, Мише…
– А земли помогу… хм, поможем подобрать. И с университетом!
Четырнадцатая глава
– Прости, – в который уже раз повиноватился Мишка, страшно конфузящийся от невозможности поехать с нами в Москву, – я бы непременно, но сам знаешь…
Сняв шляпу и промокнув влажный лоб, он так и оставил её в руках, нервно теребя широкие поля.
– Вот же самоед, – покачал головой Санька, слегонца пхая брата кулаком в перепоясанную портупеями грудь, – хватит, а? Никто тебя не виноватит, и если тебя пока при штабе оставляют, то это оченно даже и здорово!
– На время переговоров, – педантично уточнил Мишка, которому, кажется, стало чуть-чуть полегче, – потом в резерв.
– И то! – пхаю ево в грудь уже я, – Мало, што ли? Заодно и дела общины порешать проще будет.
Снова вздохи и виноватый вид…
– Я не…
– Знаем, што не можешь, – перебиваю ево самоедство на взлёте, – и не вижу ничево страшново, што ты имеешь какие-то отдельные дела и тайны от нас. У нас их тоже – во! Правда, Санечка?
– Угум, – невнятно ответил тот, розовея смущённо, и очевидно – воображая што-то своё. Ажно отвернулся человек, ну как тут удержаться, а?!
– И эти, – выделил я голосом, – тоже! Но што естественно, то не безобразно!
Зафыркали втроём, и косясь на подымающихся по трапу пассажиров, отошли чуть поодаль, штоб не смущать людей всяко-разным. А прибарахлился народ… каждый второй, не считая каждого первого, таким оборванцем в Африку приехал, што просто ой! А сейчас, на каком-никаком, но жаловании, да на трофеях, вполне себе добротно выглядят. Иному купчику из небогатых не стыдно будет этак вот нарядиться.
– Не виноваться, – повторил я ещё раз, понижая голос, – Мария Ивановна тебе не чужой человек, но и не родня ни разу, а здесь ты остаёшься по делам службы и родовы одновременно. Так што успокой свою воспалённую совесть, да неси свою службу так, штоб не было стыдно.
– Ага! Заодно и за нашими проектами присмотришь, – добавил Санька, – Вплоглазика, просто штоб глупостей на ровном месте не наворотили, ладушки?
– Ладушки, – улыбнулся Мишка, обнимаясь на прощание, но без христосования – выучили уже, што не люблю мужских слюней, – Ну… всё! Только вас ждут… с Богом!
Перекрестив нас, он остался стоять с непокрытой головой, и вот ей-ей… опять себя накручивает!
Пароход наш строился для перевозки всякого рода скоропортящейся продукции, и ходовые ево качества превыше всяких похвал. Корпус не новый, но машину меняли третьево года, и такая… ровненько фырчит.
С началом войны трюмы отчистили и наспех оборудовали под перевозку людей, набивая их подобно сардинам в банке. Многоярусные нары, вечно то занятые, а то и сломавшиеся гальюны, да неизбежная духота и вонь.
Несколько душевых кабин, где можно ополоснуться морской водой, прогулки на палубе да сносное питание, от которого не пробирает кровавый понос – вот и весь скудный набор удобств, предоставляемый владельцем и капитаном пассажирам второго класса. Несколько тесных, одновременно душных и сквозных кают, в которых нельзя было развернуться без синяков, считались первым классом.
Впрочем, пассажиры неприхотливы, в большинстве своём воспринимая такие условия как нечто естественное, и как бы даже не единственно возможное. Там паче, што сардинной тесноты в этот раз нет, отчево капитану маятно и сварливо. Вроде и оплатили ему весь фрахт, а всё едино, привык уже.
Какие-либо развлечения пассажиры выискивают сами, коротая время в разговорах, карточных играх да песнях. Свободное время, по хорошей погоде, проводим на палубе безо всяких чинов.
Мужики иногда подковыривают меня с Санькой, величая «Благородиями», но без злобы и жесточи. Да и мы не особо подковыриваемся, хотя и на панибратство не скатываемся. Сумели как-то так, по канату пройтись. Не самое простое дело, н-да…
Потому как с одной стороны – звания воинские и заслуги военные, да и деньги, куда ж без них!? И образование и кругозор жизненный, они тоже очень даже и сказываются. А с другой – возраст, да и не на службе мы сейчас. Оченно непросто иногда – што нам, што мужичкам да мещанам вчерашним, ажно ломает некоторых.