Юность

Панфилов Василий Сергеевич

Странноватое такое звенящее ощущение в ушах, когда понимаешь, что вот-вот должна произойти развязка, но она всё никак не происходит. И хочется уже заорать, побежать куда-то, подраться… лишь бы не это ожидание. Сердце отчаянно бьётся в груди, и наверное, успокоиться только тогда, когда мы минуем территориальные воды.

Дабы чуть-чуть отвлечься, я начал вспоминать заново девиц, коих считаю уже если не близкими людьми, то наверное, и не далёкими. Любовница моя вручила им билеты и рекомендательные письма в Одессу, составленные не без моей помощи. А там подойдут к ним люди и предложат переправиться в Африку, ну а что решат… так и будет.

– Летит, летит… – зашептала Евгения

Константиновна, ткнув меня локотком. И правда… неожиданно, но ветер отнёс воздушные шарики в нашу сторону, хотя и заметить их на такой высоте было довольно мудрено.

Набежавшее облачко спрятало их в курчавой белоснежной шёрстке, и у женщины от разочарования задрожала нижняя губа, предвещая слёзу. А потом дно у коробочки вышибло, и на город просыпался бумажный дождь. Тысячи листков блокнотного размера, нарезанные из газетной бумаги, где на одной стороне был суслик [79] с ананасом [80] . На другой «Весёлый Рождер» со столовым ножом и вилкой вместо скрещенных костей. И надпись… «Ешь богатых [81] !»

79

Прозвище «царскосельский суслик» появилось у Николая позже, но «сусликом», по свидетельству некоторых очевидцев, его звали офицеры Морского Гвардейского Экипажа.

80

Около 1900 года Николай Второй произнёс крайне неудачную речь, в которое словосочетание «а на нас» было использованно не только очень часто, но и не всегда к месту. Цензура потом долго вычёркивала само слово и рисунок ананаса.

81

Символ анархо-панка, известный с конца 1980-х годов.

Тридцать девятая глава

– Номер с двумя спальнями, месье, – нетерпеливо постучав по стойке золотым франком, велела Евгения Константиновна сонному упитанному портье с одутловатой физиономией. Потрёпанный и будто побитый молью, он идеально вписывался в интерьер второразрядного припортового отеля, с его чахлыми пальмами, облезающей краской на стенах и служителями в несвежей униформе.

– Третий этаж, мадемуазели, – растянул марселец синеватые губы в резиновой улыбке, тотчас почти вернувшись к ленивому созерцанию брачной жизни мух.

Прыщеватый длиннорукий гарсон лет шестнадцати на вид, подхватил наши пожитки, и скаля обезьяньи крупные белые зубы, с немалой натугой потащил их вперёд, показывая дорогу. Оборачиваясь то и дело, он сыпал несколько сомнительными комплиментами и играл сросшимися бровями, явно надеясь не только на щедрые чаевые, но и на роман со скучающими русскими дамами.

Самоуверенное поведение не лучшего представителя французской нации много говорило о его умственных способностях… или о поведении русских дам. Не исключено, что скучающие соотечественницы средних лет, утомлённые морским путешествием и очарованные самим фактом пребывания в Прекрасной Франции, дарили ему увядающие свои телеса вместе с некоторым количеством денег. Франция издревле славна не только изысканной кухней, высокой модой и передовой наукой, но и своими альфонсами.

Равнодушием нашим гарсон был немало оскорблён, и получив на чай, удалился с видом человека, обманутого в лучших чувствах. Едва дверь захлопнулась, Евгения Константиновна захохотала беззвучно, глядя на моё кислое лицо.

– Это

крест всех красивых женщин, – развела она руками с наигранной скорбью, и снова засмеялась, на што я, пользуясь её же уроками, только приподнял бровь, показывая всю неуместность высказывания. Вовсе уж закусив губу, она расхохоталась уже в голос, до слёз.

– Привыкай, прекрасная амазонка из донских степей… – простонала актриса вовсе уж сдавленно, на што я только хмыкнул. Ну да, ситуация вышла та ещё… Любезный наш капитан, надеясь развлечь пассажиров, организовал конкурс красоты среди пассажирок.

И хотя я, то бишь моё альтер эго Дашенька, в сей забаве и не думала участвовать, но созданный Афанасием Никитичем образ получил таки приз зрительских симпатий. Как и полагается – с дипломом и прочей атрибутикой. Пигмалион престарелый…

Раскладывая вещи, наткнулся на диплом и повертел в руках.

– Только не выкидывай! – вскинулась актриса весело, – Мне лучше отдай, это же потрясающая совершенно вещица, уникальная в своём роде!

– Себе оставлю, – сощурился я, – буду потом дочек дразнить!

Евгения Константиновна поперхнулась и захмыкала, кусая смешливо губы, но уже молча. Ну… а чего мне стесняться-то? Я же, пардон, в женщину переодевался не для того, чтобы жопкой торгануть или общество скандализировать, а ради спасения собственной шкурки от больших неприятностей. Ни греха в сём не вижу, ни стыда самомалейшего.

Вот если бы поймали в таком обличии… да, неприятно вышло бы. Наверняка грязью облили бы так, што долго отмываться пришлось, да и Синод наверняка подключился, не упустили бы шанса. Подпадает ведь… а если и нет, то было бы желание!

А так… мелочь, право слово. Закончится когда всё, одни только воспоминания пикантные и останутся. Ну и диплом! Сильно не сейчас, но будет он у меня висеть в кабинете на почётном месте!

Отмывшись в ванне, мы заказали в номер лёгкий завтрак, и Евгения Константиновна покинула меня, отправившись в вояж по магазинам готового платья. Скучал я недолго, и менее чем через час она вернулась с костюмом и прочей мужской атрибутикой.

Начав было скидывать с себя женскую шкурку, я был остановлен почти тотчас.

– В последний раз… – умоляюще прошептала она, прижавшись ко мне губами.

Спустя пару часов, приятно истомлённый и вновь ополоснувшийся в ванне, я гляделся в зеркало, наслаждаясь привычным своим обликом. Глаз у этуали оказался пристрелянным, и костюм сидел отменно, будто на меня и шили.

– Ну как? – повернулся я.

– А девкой был бы лучше… – с нотками грусти сказала женщина, клюнула меня сухими губами и оттолкнула мягко, – всё, ступай…

Сонный портье не обратил никакого внимания на незапланированного постояльца, что и ожидалось от второразрядной гостиницы неподалёку от порта. Он всё так же считал мух, а гарсон давил прыщи у облупившегося слегка зеркала, округляя обветренные губы и делая вид необыкновенно сосредоточенный, подобно хирургу перед важной операцией. Выдавив прыщ, он капнул на грязную ватку аптечное снадобье и приложил к носу.

Поигрывая тросточкой, я гулял по Марселю и наслаждался даже не видами города, а тем фактом, что на мне снова брюки. Отыгрывал Дашеньку я со всем старанием, да и образ получился удачным, но и удовольствия такие переодевания мне не доставили.

Моясь или одеваясь с утра, я боялся глядеть в зеркало, всё-то мне казалось, что или хер меньше стал, или грудь начала расти. С трудом удерживался от того, штобы взять линейку, и значица, примериться, так ли? Зато сейчас, вот ей-ей, ощущение, будто хозяйство моё самую чуточку не достаёт до колена, а количество колокольчиков удвоилось, равно как и размер.