Юрий Долгорукий (Сборник)
Шрифт:
– Это покуда ты молод, - вздохнул Долгорукий.
– В молодости всё доступно человеку. А вот идут лета, и всё, кажется, уже позади, в прошлом, а душа жаждет лишь того, что должно быть.
– Главнейшее же - всегда впереди, княже Юрий!
– Берладник смотрел одновременно и на Долгорукого, и на Ольгу, которая не сводила с князя Ивана глаз и, казалось, боялась пропустить хотя бы одно его слово.
– Знаю твою жизнь и знаю, что никогда не жалел ты ничего, отдавая всё высокому служению, многим бы надлежало брать с тебя пример. Настоящий человек должен уметь делиться всем своим. Не делятся ничем лишь
– Щедроты должны иметь меру, - заметил князь Андрей.
– Меру же устанавливает бог.
– Высшая сила!
– молодо воскликнул Берладник.
– Много наслышан про высшую силу, но верю всё-таки в силу людскую. Она владеет всем, что есть на земле.
– Заметь, княже, - вмешался Дулеб, - что сила может быть добрая и злая.
– Знаю это вельми хорошо.
– И когда размышляешь о справедливости и воле, то должен бы всячески не допускать к себе силы злой.
– На что-то намекаешь, лекарь?
– Имею в виду то, ради чего сюда добирался. Мы с Иваницей тоже выказывали силу и упорство, преодолевая расстояния, подвергались опасности. Князь Юрий сочувственно отнёсся к нашему делу, хотя нужно сказать сразу, мы не были справедливы к нему самому; собственно, и не знали князя Юрия, верили только наговору, а слухи, известно, не милуют никого. Сюда приехали уже и не из упрямства своего киевского, а лишь из уважения к князю Юрию. Доказать не свою правоту, а свою неправоту. Для этого должны были найти Кузьму, сына дружинника Емца, и допросить его. По счастливому случаю он сам попался нам на глаза, но вот ты не хочешь, чтобы мы…
– Ты хочешь бросить этого человека в его прошлое?
– На короткое время для блага общего дела.
– Не могу этого допустить.
– Но почему же?
– Потому что у нас, может, единственное место на земле, где умирает минувшее.
– Минувшее нужно помнить хотя бы во всех его дуростях, - заметил спокойно Долгорукий, - дабы не повторять их снова.
Дулеб ответил обоим князьям одновременно:
– Прошлое никогда не умирает. В этом ужас, но в этом и радость также.
– Мы не вспоминаем про то, что было. Благодаря этому не ведаем ужасов. Радости же признаем лишь те, которые ждут нас впереди. Тут никого не спрашивают о прошлом. Каждый человек, пришедший сюда, волен от расспросов, над ним не довлеют ни грехи, ни проклятия, ничего.
– А ежели приходят к тебе убийцы?
– Могу спросить тебя, лекарь: а кто не убийца на этом свете? Вот ты можешь похвалиться, что никогда не убил человека?
– Я лекарь. Лечу - не убиваю.
– А разве ни один из тех, кого лечил, не умер?
– Умирают неизбежно все люди.
– Но из твоих больных умирали? Ты был, говорено мне, лекарем приближенным моего деда Володаря в Перемышле. А разве князь Володарь не умер? Ты скажешь - не убивал. Но и не предотвратил смерти. Бросил его в труднейшую минуту жизни. Вот и принадлежишь к убийцам. Князь Юрий за всю свою жизнь ни разу не приказывал
– С огорчением и душевной болью должен сказать тебе, что прибыл я из Киева тоже лишь для того, чтобы обвинить князя Юрия в убийстве, которое учинено в Киеве над князем Игорем Ольговичем.
– И что же ответил тебе князь Юрий? Он не плюнул тебе в бороду?!
– Тот, кто спрашивает, должен быть готов к ответам неожиданным, неприятным также. Князь Андрей показал нам, какие могут быть справедливые последствия несправедливостей. Но не князь Юрий, который должен был бы обидеться первым и более всего. Наоборот, он сделал всё, чтобы помочь мне установить истину. Удивляюсь, почему не делаешь этого ты…
– Для меня истина - это покой и мир среди моих людей. Мир в их изболевшихся душах, лекарь. А ради мира, как известно, можно пожертвовать даже истиной. Мы изгоняем из берладников за трусость, за измену, за выдачу тайны, за непомерное хвастовство, за издевательства над людьми и скотиной, но ещё никого не упрекали мы за его прошлое. Никого не расспрашивали, иначе мы погибнем, не будет того, что называется берладничеством и что должно означать лишь свободолюбие, мужество, терпение, силу, храбрость, щедрость и мудрость. Но ты открыл мне своё лихое намерение безвинно обвинить князя Юрия. И это меняет дело. Нарушать обычай мы не можем даже в таком неожиданно тяжком случае, но могли бы согласиться на такое. Позовём этого Кузьму на трапезу и спросим у него, захочет ли он удовлетворить твоё любопытство, лекарь. Ты, лекарь, похож на одного бывшего попа, прибежавшего к берладникам и на все их насмешки относительно ада говорившего так: "Может, вы и не верите, что будете кипеть в смоле на том свете, но я был бы очень рад, если бы вы мне сказали, чего же вы там ждёте?" Так и ты. Ещё не получив согласия человека отвечать тебе, уже хочешь слышать от него только лишь правду.
– К тому же, заметь, княже, всю правду, - сказал Дулеб.
– Говорить нужно всегда только правду, но не обязательно всю правду, - засмеялся князь Юрий и неожиданно вспомнил о своём: - А спеть нам сегодня удастся? Вацьо?
И песня родилась тотчас же, подхваченная суздальцами и берладниками, песня про войско, которое шло и порядка не нашло, а с горы, с долу ветерок повевал. Дунай высыхал, зельем зарастал, зельем-трепетом, всяким цветом, дивное зверье зелье поедает, зелье поедает седой оленец, на том оленце пятьдесят рожков, пятьдесят рожков, один тарелец. На том тарельце славный молодец, на гуслях играет, ладно запевает…
Пока пели, пришёл Кузьма. Обсохший, согревшийся, отчего не стал приветливее и привлекательнее.
– Садись, - сказал ему Берладник.
– Выпьешь чего-нибудь?
– Ежели нальют, выпью.
– Была у тебя стычка здесь? Разбоя не терпим.
– А, прилип вон тот, из Киева, я и показал ему!
– Знаешь, кто тут за столом?
– Тебя знаю - хватит мне.
– Мало. Тут великий князь суздальский Юрий, да сын его князь Андрей, да дочь княжна Ольга…
– Знаешь вельми хорошо, княже Иван, что все другие князья, кроме тебя, для нас ни к чему.