Юрий Долгорукий
Шрифт:
Видел - нет в киевских вельможах единомыслия.
Вздыхали мужи, прятали глаза от княжеского вопрошающего взгляда. И соглашаться им не хотелось, потому что в Киеве Игоря Ольговича не любили, и возражать было боязно: за дверями дружинники бряцали оружием, да и двор был полон вооружёнными людьми. Сдерзишь - великий князь раньше себя в Царство Небесное проводит!
Стояли, молчали.
Наконец вперёд выступил боярин Улеб, муж прямодушный и бестрепетный, немногими словами приоткрыл сомнения киевских мужей (многие тако же сказали бы,
– Княже, все твои повеления, яко отеческие, мы исполнять должны. Никто тебе противным быть не хочет. Что ты о брате своём Игоре объявляешь, тоже нам не противно. Токмо сам знаешь: Изяслав Мстиславич по отце своём Мстиславе Великом есть сущий прямой наследник великого княжения. Тебя Бог благословил на великое княжение, а благословит ли Игоря? Мы опасаемся, что Изяслав, осердившись, учинит Киеву великое разорение. Того ради хотим подумать и спросить Мстиславичей, како о том скажут, а тогда и мы можем приговорить...
Разумное и необидное предлагал тысяцкий Улеб, но Всеволод-то не мог ждать! Из немощного тела утекала жизнь, и великий князь не знал, сколько осталось у него дней земной жизни... Или часов...
Не было у Всеволода времени распутывать узелки боярских сомнений, мечом надобно рубить!
Старейшина Лазарь первым заметил недобрый прищур княжеских глаз, оттёр в сторонку Улеба, торопливо зашептал:
– Княже, Улеб, на твои державные слова ответствуя, нас не спросил и с нами не советовался. А мы общо меж собой рассудили: ты нам, княже, яко отец, и мы твоё повеление беспрекословно исполним!
– Повинуемся, княже!
– загудели бояре, придвигаясь к постели.
У Всеволода Ольговича отлегло от сердца.
Сохранение за Ольговичами великокняжеского стола он считал своим последним земным долгом и теперь поверил, что так и будет.
Распорядился:
– Пошлите за братом Игорем... И крест ему целуйте... При мне целуйте... До крестоцелования со двора никому не уходить...
Помедлив, добавил:
– А Мстиславичей и Давыдовичей надобно вежливо известить. После крестоцелования...
Дворецкий повёл мужей в столовую горницу - обедать.
В дверях горницы стояли великокняжеские дружинники.
Игорь Ольгович не замедлил явиться: то ли вблизи Киева стоял, предупреждённый братом, то ли вборзе пригнал от Вышгорода.
Бояре чередом потянулись к кресту.
После крестоцелования Игорь Ольгович тут же отъехал к своему воинскому стану - приводить к кресту Вышгород. Затруднений он не встретил: если уж большие киевские мужи целовали крест на великом княжении, то вышгородским ли малым мужам перечить?
Первого августа, на первый Спас, когда отцветают розы и падают хорошие росы, великий князь Всеволод Ольгович преставился и был положен в скромной церкви святых мучеников Бориса и Глеба.
Летописцы о покойном великом князе Всеволоде Ольговиче написали скупо и неодобрительно:
«Был на великом княжении шесть лет и семь месяцев. Сей князь был ростом велик и вельми толст, власов мало на голове имел, брада широкая, нос долгий. Мудр был в советах и судах, как хотел дело поворачивал, мог оправдать или обвинить. Много наложниц имел и более в веселиях, нежели расправах, упражнялся. Через сие киевлянам тягость от него была великая. И как умер, то едва ли кто по нём, кроме баб любимых, заплакал, а более были рады. Но при том ещё большой тягости ожидали от Игоря, зная нрав его свирепый и гордый...»
Последние слова оказались пророческими. Великий князь Игорь Ольгович в Киеве не прижился, отторгли его киевляне спустя малое время.
Поначалу всё шло гладко. Вокняжение Игоря не встретило в городе противодействия - постарались бояре, уже целовавшие крест Ольговичу, удержали вечников от мятежа. Но встречали киевляне нового великого князя без приязни, подозрительно.
Дружина покойного великого князя осталась при Игоре, но не вся: немалое число достойных мужей отъехали в свои вотчины. В сем явном нежелании служить новому господину проницательные мужи тоже увидели недобрый знак.
Многих озаботили поспешные, часто несправедливые опалы, обрушенные великим князем Игорем Ольговичем на уважаемых мужей, только тем виноватых, что сомневались и не сразу явились ко кресту.
По делам и ответ!
Не успел Игорь Ольгович обжиться на великокняжеском дворе, как киевляне созвонили вече у Туровой божницы и потребовали к себе князя.
Сам Игорь к вечникам не поехал, прислал вместо себя брата Святослава Ольговича. Ему и пеняли вечники на ведомых лихоимцев, Всеволодова судью Ратшу и вышгородского тиуна Тудора, многие их вины перечисляя, христианам огорчительные и разорительные.
Святослав Ольгович обещал впредь неправды не допускать и на том крест принародно целовал, а потом и сам Игорь клятву подтвердил. Точно бы по-мирному разошлись вечники...
Но тем же вечером запылали дворы судьи Ратши и другого Всеволодова любимца - Менкина, всё именье их было пограблено. Видно, нетерпеливые вечники не удовлетворились княжескими клятвами, сами вершили суд и расправу. Это был уже явный мятеж.
Великому князю Игорю Ольговичу пришлось выводить на улицы свою дружину, ибо тысяцкий Улеб бездействовал, а когда стали его звать на княжеский двор - спрятался неизвестно куда.
По городу поползли слухи, что Игоревы дружинники побивают людей на улицах, а сам Игорь-де грозится, что заводчики мятежа заплатят головами за своё своеволие...
Той же ночью вечники послали послов в Переяславль, ко князю Изяславу Мстиславичу - звать на великое княжение. Верные люди донесли Игорю о тайном посольстве. Тут ещё и грамота пришла, ответ покойному князю Всеволоду Ольговичу о великом княжении. Оказалось, что Изяслав Мстиславич посмертной воли Всеволода Ольговича не поддержал, ответил неопределённо, что не советовался-де Изяслав со своими стрыями и сыновьями, а потому сказать ничего не может.