Юрий Гагарин
Шрифт:
Глава десятая
ГАГАРИН И ЗЕРКАЛО
Евангелие часто используют в качестве подкидной доски, на которую ложатся карты гагаринской биографии; палехские искусники, нарисовавшие в 1980-е годы серию в высшей степени китчевых лаковых икон с Гагариным, очень точно почувствовали это — и, повторимся, всего лишь выразили коллективные, «народные» представления о подлинном статусе Гагарина и смысле его жизненного пути.
Въезд Гагарина в Москву 14 апреля 1961 года — не менее важный эпизод для этого нарратива, чем известный сюжет «Вход Господень в Иерусалим» для Евангелия. Как и в мифе-первоисточнике, то был миг наивысшего триумфа — официальное признание миссии; для самого Гагарина этот день был самой высокой волной обрушившегося на него социального
Государство продемонстрировало массам человека, при жизни узревшего космический рай, — и одновременно способность социалистического строя воскрешать отправленных в бездонную тьму космоса лазарей. Каким бы воинствующим атеистом ни был Хрущев, возможно, интуитивно он чувствовал сакральные обертоны события — и распорядился декорировать сцену соответствующим образом. Гагарину был предоставлен лучший из имеющихся «белых ослов» — светлый кабриолет ЗИЛ-11В (многие думают, что это «чайка», однако это — НЕ «чайка»), увитый — в России всегда было плохо с пальмовыми ветвями — гирляндами цветов.
День начался с того, что дикторы по радио, подпустив в голоса колокольно-торжественных нот, провозглашали: «Сегодня третий день космической эры!» 14-го же апреля достигли пика экзальтации газеты, которые тоже избегали называть дату обычным порядком; первые полосы представляют собой настоящий музей, в котором собраны самые экстравагантные образцы аллилуйной литературы:
Здравствуй, Юрий Гагарин, космонавт дерзновенный! Честь и слава тебе в этот день торжества! С возвращеньем из космоса, разведчик Вселенной, Поздравляют тебя вся страна и Москва! (22) [30]30
Карикатурным зеркалом советских газет оказалась мировая — в основном американская, разумеется, — пресса. Ерзая, как на сковородке — кого же ей подсунули красные? — она пыталась ответить на вопрос: Who is mister Gagarin?Поскольку никаких собственных источников у западных газетчиков не было, они пошли по самому скользкому пути: попытались сфабриковать альтернативные, основанные на крайне сомнительных свидетельствах, биографии. По правде говоря, автор этой книги долго не верил в часто встречающиеся в советской прессе байки о том, что у Гагарина сразу после 12 апреля объявились на Западе родственники-князья, — не верил, пока не наткнулся на множество напечатанных в иностранных газетах диких историй такого рода. «Космонавт на самом деле сын князя, утверждает газета» (48). Мы цитировали их в начале книги, где речь идет о происхождении Гагарина. Далее также следовала еще большая галиматья — отец подвергнут остракизму… бежал на Уральские горы… «Юного Гагарина отправили учиться в государственную школу. После того, как его повысили в звании до майора ВВС, его не приняли в Коммунистическую партию, сославшись на его капиталистическое происхождение. Запрет действовал вплоть до последнего года — когда он прошел курс подготовки астронавта и у него появилась возможность все-таки добиться своего — в том случае, если партия смягчится и позволит ему вступить в нее» (48).
От самого Гагарина 14 апреля требовалось вовсе не только отрапортовать генсеку об успешном выполнении задания, по возможности не растянувшись — из-за развязавшегося шнурка или еще по какой-то причине — посреди красной ковровой дорожки.
От него требовалось — и с этим Гагарин также справился идеально — продемонстрировать одновременно триумф и смирение; не изобретать оригинальную манеру поведения — никаких изгнаний меновщиков из храма или исцелений хромых и слепых — а войти в резонанс с колебаниями народной психики и вибрировать в такт с ними; при этом конкретные слова, которые произносились Гагариным в первые пару недель после полета, пока он еще хоть как-то не освоился в своем новом амплуа, тоскливы, как зубная боль, — «родные мои соотечественники… безмерно рад, что моя любимая Отчизна… ведет наша родная Коммунистическая партия… большое вам спасибо, дорогой Никита Сергеевич… дорогие москвичи, за теплую встречу… полет в космос посвятили XXII съезду
Единственная его реплика, на которой хочется сфокусироваться, — это фраза, которую обронил новоиспеченный Герой Советского Союза, разглядывая себя в зеркале после окончания кремлевского приема и потирая уши, оглохшие от двадцати артиллерийских залпов салюта — салюта, устроенного по приказу Министерства обороны во всех столицах союзных республик, а также Ленинграде, Сталинграде, Севастополе и Одессе, — в его честь: «Понимаешь, Валюта, я даже не предполагал, что будет такая встреча. Думал, ну, слетаю, ну, вернусь… А чтобы вот так… Не думал…»
Ага, вот он — монолог человека, выигравшего в лотерею; осознаваемый даже и самим виновником торжества триумф посредственности, случая, везения. Вот он — еще один Емеля-дурачок, чья печь вдруг — по щучьему велению — поехала, да и приехала, причем именно к тому месту, где его поджидал царь с самым красным из всех возможных кафтанов и Марьей-царевной в придачу. Лежал себе лежал — да и вылежал, наконец, себе судьбу, как многие характерно русские персонажи; ведь что такое, в сущности, «ложемент Гагарина» — приспособленное под индивидуальные особенности его фигуры лежачее кресло, в котором он провел полтора часа в космосе, — как не современная версия печи Емели и Ильи Муромца и дивана Обломова? Так?
Вряд ли, однако, правильно интерпретировать это гагаринское замечание именно таким образом.
Советская пропаганда любила рисовать Гагарина боевым роботом социализма, любимое чтение которого — армейский устав. Интеллектуалы-инженеры — Катыс, Феоктистов, пытающиеся соблюдать декорум, однако внутренне раздраженные тем, что звания героев и «Волги» достались «молокососам» — склонны (хотя бы и с оговорками) рисовать Гагарина недалеким парнем, «сереньким», «мужичком себе на уме», тянущимся к знаниям, но в целом простоватым.
Что ж, происхождение (и иногда — манеры, и иногда — речь) Гагарина можно назвать плебейским, однако он был гораздо более тонко чувствующей, способной к самоанализу личностью, чем принято предполагать: во-первых, у него было то, что называется «благородная душа», а во-вторых, весьма основательная интеллектуальная база. Может быть, он и не был таким интеллектуалом, как Титов (тот вслух, вызывая аллергию у предпочитавших менее экстравагантные способы проведения досуга соседей, декламировал по вечерам жене «Войну и мир» — и, кстати, получил в свое время предложение сыграть роль князя Андрея в экранизации Бондарчука), однако для среднестатистического офицера Советской армии Гагарин был очень высокообразованным (техническое, военное — и высшее инженерное: три образования) и очень начитанным человеком.
В его читательском активе был основной корпус русских классических текстов (включая — есть свидетельства — «Войну и мир», «Анну Каренину» и «Воскресение»); классическая и современная фантастика, в диапазоне от Жюля Верна, Циолковского и Уэллса до Артура Кларка; множество стихов (рассказывают, что он вдохновенно декламировал целиком есенинскую поэму «Анна Снегина»), Советские источники имеют обыкновение акцентировать верность Гагарина советскому же литературному канону: «Повесть о настоящем человеке» Б. Полевого, «Молодая гвардия» А. Фадеева, М. Шолохов, производственные романы В. Попова «Сталь и шлак», «Закипела сталь», «Испытание огнем». Все это правда — но далеко не вся правда. А. А. Леонов вспоминает, что, когда он впервые увидел Гагарина, тот держал в руках «Старик и море» Хемингуэя. Последняя книга, которую прочел Гагарин? Не угадаете: «Уловка-22» Хеллера.
Помимо русской классики и современной литературы, Гагарин, еще в Саратове, планомерно проштудировал составленную Горьким в начале 1930-х книжную серию «Жизнь молодого человека»: «Рене» Шатобриана, «Адольфа» Констана, «Страдания молодого Вертера» Гёте, «Красное и черное» Стендаля, «Без догмата» Сенкевича, «Исповедь сына века» Мюссе, «Оберманна» Сенанкура, «Шагреневую кожу» Бальзака, «Ученика» Поля Бурже, «Единственного и его собственность» Макса Штирнера. Он прекрасно понимал не только, кто такой Жюльен Сорель и в чем состоит теория Раскольникова, но и что значит жизнестроительство, к чему ведет стремление к абсолютной личной независимости, кто такой «фаустовский человек» и что такое «фаустовская ситуация».