Юрий II Всеволодович
Шрифт:
— Ну и правильно. Так уж положено, кто сам не воюет, лошадь должон поставить, а сам немедля с домочадцами бечь подале в леса для сохранения. — И прибавил лукаво: — А также для умножения числа новых воинов.
Юрий Всеволодович хмыкнул, поняв, на что намекает лекарь. Что за создание — человек? Даже в такое время от шутки скоромной не удерживается.
— Чай, сейчас пост, не до сласти плотской.
— Понаделать новых воинов — не сласть и не утеха греховная, а доблесть и необходимость, — наставительно заметил лекарь.
Тут они оба хмыкнули, блеснув слегка по-мужски
— Это, конечно, оправдание весомое, — согласился князь.
— А то! Сказано ведь, плодитесь и размножайтесь. Вот и оправдание. Некие мыслят, тело — грех, плотью бес правит. Но тело — обиталище души и сотворено по образу Божию в подобии. Посему о нем надлежит заботиться, в чистоте и здравии содержать.
— Но довольно! Ты меня слишком далеко уводишь словесами своими. Где битва сейчас, спрашиваю!
— Битва? Битва откатилась.
— Куда она откатилась?
— Вдаль, — мнимо простодушно отвечал лекарь, не желая волновать великого князя в таком положении.
— А что, и мои люди по лесам разбежались? — спросил он уже с угрозой в голосе.
— Многие… — замялся лекарь. — Да нет, не очень многое. Но некоторые ускакали. Это да.
— Что значит, многие-немногие? Не верти слова — говори прямо.
— Кто жив остался, тот ускакал.
— Выходит, немногие живы остались, так? И никого здесь больше нет?
Лекарь молча отвернулся и начал укладывать в свою сумку горшочки, корчажки, а в другую переметную суму — мешочки с кореньями и порошками, пучки засушенных трав.
Юрий Всеволодович нашел в себе силы встать. Пошатываясь, огляделся.
На опушке в стороне от горящего бора он увидел всадников. Это были его мечники. Он узнал их — всего семеро…
— Ты сказал, кто живы остались, сбежали?
— Эти только что подошли. Тебя, знать, ищут.
— А те, кто были со мной?
— Эти полегли.
Лекарь продолжал копаться в своих снадобьях, как-то странно расплываясь перед глазами Юрия Всеволодовича. Это его раздражило:
— Да ты, молчун, я гляжу, еще и таинник? Скрывать от меня задумал что-то? Отвечай, когда князь велит! Брат мой Святослав где?
Лекарь перестал двоиться, вытаращился, испуганный окриком:
— Вместе с сыном Митрием и Глебом Рязанским туды вон потекли на конях. И еще девять дружинников с ними. Прорвались сквозь пеших татар, которы без коней остались, и — к реке. По льду пошли к Мологе. Оттоль, должно быть, на Шексну, потому как на Волгу идти страшно, там небось сплошь татары… Жизни себе сохранить хотели.
Что Святослав с Дмитрием покинули поле боя, не удивило Юрия Всеволодовича и даже не разгневало. Этого надо было ожидать: исполнили то, что замыслили, о чем сговорились, к чему и великого князя призывали. Пошли они, конечно, на Белоозеро. Желание выжить оказалось сильнее совести и чести. Ну, нетрог живут, если смогут, предательством себя запятнавши.
— Говоришь, и Глеб Рязанский с ними? — вышел из задумчивости Юрий Всеволодович.
— Ой, с ним грех и смех, несчастье пуще смерти. Подбежал ко мне: помоги, кричит, у меня в сапоге тепло, знать, крови сапог полный. Я глянул — нет ничего, никакой крови. Ты, говорю, князь, обосцался, вот и тепло там у тебя. А он захохотал и на сосну полез, оттудова зегзицей закукукал. Дружинники по знаку Святослава Всеволодовича сдернули его, завалили на лошадь кулем и увезли с собою.
Лекарь заколебался, боясь взглянуть в лицо великому князю. Тот заметил его нерешительность.
— Ну, говори уж до конца.
Лекарь поднял глаза:
— Не смею.
— Что так? Давно ли родным меня называл, а теперь оробел?
Лекарь стоял на коленях возле своих сумок, так на коленях и остался:
— Молю тебя, княже, только не гневайся, я тебе давно служу, везде с тобой побывал, все повидал и впредь постараюсь для ратников наших, сколь умения хватит, но сейчас молю с любовию и преданностью: уходи. Уходи ради всех нас, уходи вослед за братом, князем Святославом. Затаись, собери новое войско, тогда возвращайся. А мы пождем, мщение наше лелея. Никто тебя не осудит. Ты у нас одна надежа. Пропадешь ты — и мы все пропадем. Никому, больше чем тебе, не верят ратники. Без головы тело — ничто.
— Казалось, тени и молнии бегали по бледному лицу князя.
— Я предателем николи не бывал, — тихо сказал он наконец. — Братья мои не Святослав-трус и не Ярослав-обманщик. Братья мои — соратники живые и мертвые. Их оплачу, а с уцелевшими новый бой приму до конца.
— Княже, слова твои высокие и справедливые. Но внемли все-таки моему худому разумению. Сохрани себя — сохранишь землю Русскую. Кто на твое место заступит? Прости дерзость мою. Тот, кто сейчас ноги со своим сыном уносит, или тот, кто отсиживается за стенами крепкими в Новгороде Великом? Покинь нас на время, чтоб не оставить нас навсегда для новых бед и страстей. Сам ведь знаешь, что все тебе так же сказали бы, как и я: и Якум твой бесстрашный, и сыновья твои, и братаничи тебя оправдают. Иной раз отвага не в том, чтобы биться до погибели, а в том, чтобы скрыться. Все вернешь потом: и города свои, и славу. Заклинаю тебя!
— Мне такая отвага, как у Святослава с его Митькой, не нужна, — холодно усмехнулся Юрий Всеволодович.
Лекарь встал с колен.
— Эх, князь, — сказал с упреком. — Ты хочешь удаль свою показать, а надо бы разум дальновиден.
— Брысь отсюдова! — сказал Юрий Всеволодович своему спасителю. — Липица меня на всю жизнь выучила. Я после той битвы ни с какого поля не бегал. Нашелся советник! Заклинатель! Как я людям в глаза буду смотреть здесь и на том свете?
— Здесь некому будет смотреть! — вдруг одерзел лекарь, — Всем будешь смотреть на том свете и расскажешь, зачем так рано их туда отправил.
Неизвестно, что сделал бы дальше Юрий Всеволодович с таким настырником, но тут раздалось нежное и жалобное, прощальное ржанье.
Оба обернулись.
В двух саженях от них бился в корчах Ветер. Он тяжело всхрапывал, пытаясь подтянуть под живот ноги, чтобы подняться, но силы, похоже, вовсе оставили его.
— Вот, государь, он выполнил волю твою, тебя вынес, а сам себя сгубил. Но посмотри, для тебя другой конь готов.
В самом деле, в кустах стояла осбруенная и оседланная лошадь.