Юрколлегия разыскивает...
Шрифт:
– Что вы сказали? Ах да, милиция. Ее любить и не следует. Ее уважать и слушаться надо.
Прощаясь в холле, Зотов удивил Марину неожиданным вопросом:
– Вы вчера поздно легли спать?
– А почему это вас интересует?
– В одиннадцать я вышел прогуляться, и мне показалось, что вы с Валентином Петровичем прошли по парку.
– Вам показалось, в одиннадцать я была у себя в комнате, – обиделась Марина. – Валентина Петровича у меня не было.
– Где не было Валентина Петровича? – спросил, подходя, Семин.
Видимо, он собрался на улицу, так как был в теплой куртке и в перчатках. Марина почувствовала легкий запах дорогого
Чем-то они были похожи. Одного роста, обоим около сорока, оба сильные и решительные. Зотов несколько мягче и медлительнее, все, что он делает, даже фокусы, кажется солидным и обдуманным. Семин выглядит острее и современнее, и, несмотря на обветренное лицо с резкими, рублеными чертами, в нем чувствуется интеллигент. Зотов одет дорого, добротно: драповое пальто, сшитое, безусловно, у хорошего портного, серая шляпа, белая рубашка, строгий галстук. На Семине легкая нейлоновая куртка, из-под которой виден мягкий свитер, на ногах грубые ботинки, волосы вроде бы не причесаны, но Марина знает, как трудно держать волосы в обдуманном беспорядке.
На противоположной стороне у окна актер разговаривал с Виктором, который стоял, засунув руки в карманы брюк, и, набычившись, смотрел на Миронова, который что-то быстро говорил и то и дело поглядывал на Марину и ее спутников. Актер поймал взгляд Марины, заулыбался и помахал рукой, похлопал Виктора по плечу и пошел, пританцовывая и смешно размахивая длинными руками, к выходу. У дверей он задержался, как бы что-то обдумывая, повернулся и спросил:
– Слышали новость?
– Смешная? – спросил Семин.
– Не очень. – Актер сложил кончики пальцев в щепотку. – У администратора пансионата сперли тридцать тысяч.
– Не тридцать, а двенадцать, – сказал Семин. – Я уже слышал об этом. Милиция приезжала. Бред, но интересно.
– Возможно, и двенадцать, – послушно закивал Миронов и, оправдываясь, добавил: – Скорее всего двенадцать, тридцать уж больно много.
– Двенадцать тысяч точно, администратор получил наследство, – сказал Семин.
– Ну и дурак, надо было держать в сберкассе. Верно? – Актер тронул Зотова за рукав.
– Не знаю, – ответил тот и отстранился. – Я иду играть в шахматы. Говорят, что слепой профессор – прекрасный шахматист.
– Слепой – и шахматы? – удивился актер. Посмотрел на Марину и, как бы оправдываясь, сказал: – Деньги, может, найдут?
– Наша милиция найдет. Смешно... – Семин махнул рукой и пошел к выходу.
Глава 4
ПРЕСТУПНИК
– Советский суд ставит перед собой широкую задачу: наказание и исправление не только виновного, но и воспитание других людей, в той или иной мере сопричастных с судопроизводством и судебным разбирательством.
Прокурор смотрит на председателя и продолжает:
– В последнее время в нашей практике наблюдается, на мой взгляд, неправильная и даже опасная тенденция.Обнаружив преступление, мы начинам искать причины правонарушения не столько в самом субъекте, сколько в его окружении. Родители, школа, комсомол, коллектив сотрудников, на мой взгляд, превратились в соучастников преступления.
Дежурной фразы: «а где были...», «на что смотрели...», «почему не остановили...», как правило, оказывается достаточно, чтобы зачастую абсолютно порядочные люди опустили головы и безропотно подставили эти головы под руку закона либо общественного мнения... Прошу понять меня правильно: я, как каждый советский человек, за коллектив, за коллективную заботу и ответственность за любого из его членов. У нас очень любят повторять: «Каждое сомнение толкуется в пользу подсудимого». Прекрасный принцип! Только почему о нем, так же как о презумпции невиновности, вспоминают только в связи с личностью и никогда в связи с коллективом? Окружение преступника виновато всегда безоговорочно, и вина его не требует доказательств. Такое положение является грубейшим нарушением социалистической законности, лазейкой для людей нечистоплотных и ведет к самым пагубным последствиям.
Делая подобное отступление, я преследую конкретную цель: если в формировании подсудимого как преступника виноват кто-либо из его окружения, то вина последнего должна быть доказана так же скрупулезно, как я, представитель обвинения, доказываю вину подсудимого.
Балясин достал из стола книгу регистрации отдыхающих и стал перелистывать. Он пытался вспомнить фамилию слепого из седьмого номера, но с момента исчезновения денег старый администратор ни на чем не мог сосредоточиться. Он чувствовал себя изолированным от окружающих, словно его сунули в грязную банку из темного стекла и толстые стенки плохо пропускали звук и свет, берегли его покой и одиночество.
– Что вы копаетесь, Владимир Иванович! – нетерпеливо сказал лейтенант. – Две минуты назад вы называли его фамилию. Фирсов, кажется.
– Да, да, – пробормотал Балясин и негнущимися пальцами перевернул сразу несколько страниц.
С потерей денег Балясин смирился сразу. Не было всю жизнь, видно, и не суждено. Видно, в долгу он, Балясин, у бога, и доля ему другая отрезана. Он поправил шарф, закрыл книгу и стал слепо смотреть в окно.
– Владимир Иванович, – возмутился лейтенант, – между прочим, я ваши деньги ищу, а не свои. Вы не сказали, что у вас пропал жилец, – он взял книгу и стал быстро листать, – теперь не можете найти его в книге.
К ним подошел Зотов, повесил на доску ключ от номера и, вежливо кивнув лейтенанту, обратился к Балясину:
– Добрый день, Владимир Иванович! Как ваше здоровье?
Балясин поежился и отвернулся. – Несчастье у человека, – сказал лейтенант. – У вас здесь слепой жил, его фамилия Фирсов?
– Фамилии не знаю, – ответил Зотов и показал в коридор, – он живет в седьмом номере, первый этаж.
Лейтенант взял с доски ключ от седьмого номера, сунул книгу под мышку и деловито сказал:
– Возьмите себя в руки, Владимир Иванович. Пригласите горничную, идем осмотрим номер.
Осмотрев комнату, лейтенант сел в кресле у балкона, взглянул на молчаливо сидевших Балясина и горничную и постарался сопоставить факты.
Под подушкой жильца лежало расписание движения пригородных поездов Московско-Савеловской железной дороги. В уборной горел свет. Во вчерашней газете «Правда», которая лежала на тумбочке, чернилами были обведены две буквы. Вывод можно сделать один: Фирсов не был слепым.
Лейтенант открыл книгу, которую все еще держал в руках, нашел нужную страницу и прочитал: