Южная роза
Шрифт:
– Винс… ты, конечно, это не одобришь…
Форстер посмотрел на друга тяжёлым взглядом.
– Только не это!
– Винс, я не могу жениться на Паоле. Не могу, - Форстер говорил медленно и горько, будто сознавался в каком-то преступлении, - я был дураком, когда согласился на это. Веришь ли ты, что на следующий день после того, как я дал это проклятое согласие, я встретил в Алерте Габриэль? Словно это был какой-то знак, - он усмехнулся и развёл руками, - словно Боги, как и в первый раз, на той свадьбе, послали мне её, и точно в такой же момент! А она снова выставила меня за дверь! Она тащила тяжёлую корзину… она отказалась взять у меня деньги… видел бы ты - в
Форстер налил ликёра себе и выпил.
– Я привёз её сюда, потому что я эгоист, Винс. Я не мог позволить ей стать гувернанткой или лавочницей - Витторио мне сказал, что она всерьёз искала работу экономки. А она бы сделала это, уж поверь, с её-то упрямством. Или вышла бы замуж за аптекаря! А здесь с ней ничего плохого не случится. И со временем, я надеялся - она поймёт… и полюбит меня. Но у меня есть ещё время, Винс. Не говори ей ничего, и Ромина тоже не скажет. Я ищу способ всё исправить…
– Я не ослышался? Ты что хотел, чтобы она в тебя влюбилась? – на лице синьора Грассо застыло искреннее удивление. – Ну… И как успехи?
– Успехи? – Форстер криво усмехнулся, и развёл руками. – Пока что она меня только ненавидит!
– Хм… А мне что-то другое показалось сегодня за столом, - Винсент покачал головой, - так значит история с Анжеликой тебя ничему не научила?
– Научила. Но она - не Анжелика.
– Да. Но грабли те же. Так объясни мне, если ты и правда не объелся белены - как же ты собираешься выпутываться из всей этой истории?
Глава 19. В которой Габриэль узнаёт, что такое Ангельские крылья
Габриэль догадалась, что Форстер поговорил с синьором Грассо и сестрой, потому что в поездке к Голубиной скале эти двое как-то разом переменились. Они перестали внимательно её рассматривать, а больше были заняты невинным флиртом друг с другом. Ромина норовила подначивать синьора Грассо на безрассудства, а тот виртуозно уходил от того, чтобы ввязаться в какое-нибудь безумное пари с сестрой друга. Для поездки Ромина выбрала мужское седло, да и вообще с лошадью она управлялась весьма умело. А Габриэль поначалу было неловко, что она вынуждена ехать на прогулку в платье Ромины, но та нисколько не смутилась, а на её извинения наоборот сказала, что служанкам следовало бы не жадничать, а выбрать что-то из более новых нарядов.
Сам Форстер ехал впереди, о чём-то беседуя с закупщиком и синьором Миранди, а Габриэль отстала, пропустив всех вперёд, и едва они выехали за дальнюю ограду, придержала лошадь, чтобы поговорить с Ханной.
Впрочем, как и ожидалось, Ханна всё отрицала. Но Габриэль и не рассчитывала на то, что помощница Форстера сознается в своём преступлении. Она говорила с ней тихо, так, чтобы никто не услышал предмет их беседы.
– Я знаю, что мне здесь не место. На следующей неделе отец едет в Алерту - повезёт свои находки, и я поеду с ним. Обратно я уже не вернусь. Так что вы можете больше не беспокоиться обо мне… уверяю вас, волчья трава и печать грозы больше не понадобятся.
Ханна слушала это молча, равнодушно жуя колосок, затем посмотрела на Габриэль с неприязнью - и её чёрные глаза будто стали ещё темнее - и усмехнулась.
– Ежели бы я хотела вас извести, мона, думаете стала бы я тогда вас предупреждать? – спросила она, переведя взгляд на горы. – Извела бы уже давно. Коли захотеть, так это совсем не трудно сделать и без всякой грозы. Зачем связываться с Богами? Взамен они что-то да попросят, - она поправила ружьё на плече, - а то, что вы уезжаете – это хорошо. И я бы вам советовала до самого отъезда сидеть в доме безвылазно. Не ходить никуда одной, а уж тем паче не ездить на лошади. А особенно - вечерами.
И Габриэль показалась в голосе Ханны какая-то угроза, но уж точно эта угроза исходила не от неё.
– Почему? Что здесь такого опасного, кроме гроз? – спросила Габриэль осторожно.
– Всё для вас здесь более-менее опасное, а как говорят у нас в горах: меньше знаешь - крепче сон.
– И ещё, Ханна… не говорите о том, что я вам сказала, мессиру Форстеру. О том, что я не вернусь, - произнесла Габриэль ещё тише.
Ханна прищурилась, и выплюнула колосок, буркнув коротко:
– Добро.
А затем пришпорила лошадь и поскакала вперёд, оставив Габриэль наедине со своими мыслями.
...Но если не Ханна, тогда кто пытался её убить? Кому она могла так здесь помешать?
Остальные жители Волхарда хоть и сторонились южной гостьи, но ненавидеть настолько, чтобы желать ей смерти… на это никто из них не был способен. А Ханна, конечно, могла и солгать. Но Габриэль показалось, что она говорила правду.
В свете этого слова Форстера о том, что ей стоит держаться рядом, обрели уже совсем иной смысл. Если это не Ханна, то ей, и правда, не стоило вчера ходить одной в Эрнино. Она вспомнила то неприятное чувство, как будто кто-то наблюдал за ней из зарослей и даже поёжилась.
...А всё эта странная горская магия! И легенды! Это место сведёт её с ума!
...И куда подевался Бруно?
Они расположились у подножья Голубиной скалы – высокого отвесного утёса, на котором, и правда, в изобилии гнездились сизые птицы. Широкий ручей петлёй огибал утёс и скрывался в небольшой рощице, и в тени нескольких старых лип Ромина занялась обустройством места для пикника, пока Форстер с закупщиком отъехали к стадам.
– Мне нравится эта поляна, - она раскинула руки, словно пытаясь охватить её всю, - и мы часто бывали здесь ещё детьми. Вон и те камни - там было наше кострище. А выше есть пещеры, те, что мой брат обещал вам показать, синьор Миранди. Но только после того, как мы перекусим. Йоста? Ну и чего ты застыл? Давай, сооруди костёр! Ты же не забыл, где тут найти хворост? Вы пробовали жареный сыр? Скажу вам – это невообразимый вкус!
Габриэль наблюдала за Роминой с интересом. И в какие-то моменты ей казалось, что она видит в ней множество черт, присущих самому Форстеру. Та же прямолинейность и жёсткость суждений, и манера вести себя так, словно она имеет полное право повелевать другими независимо от их статуса, и при этом умение не казаться высокомерной. А ещё - та же мимика и жесты, и взгляд с прищуром, как и у брата, но одновременно - и какая-то мягкость по отношению к своим людям, сквозившая в том, как она раздаёт им указания.