Южная роза
Шрифт:
Наверное, ей бы следовало вырвать руку, сказать что-то приличествующее случаю, а может, даже дать ему пощёчину, но всё, что она смогла сделать, когда он её отпустил – сжать руку в кулак, будто удерживая в ней этот поцелуй, и опустить глаза.
– Я не обиделся, Элья, - тихо произнёс Форстер, выпрямившись, - наоборот. Вы сделали мне подарок, о котором я и мечтать не мог.
И не дав ей ответить, он отошёл, чтобы подобрать с земли куртку. А Габриэль бросилась к лошадям, торопливо натягивая перчатки и не попадая в них дрожащими пальцами. Она пыталась совладать со сбившимся
– … невероятно! Сандоваль будет в восторге! Это место поистине уникально! Элла, это же просто потрясающе, ты только посмотри…
…но слова долетали до неё откуда-то издалека и были совершенно бессмысленны.
Они возвращались в таком же порядке – Йоста впереди, затем Габриэль, а позади Форстер и синьор Миранди, который почти всё время говорил. И, видимо, в этот раз Форстер был благодарным слушателем, потому что всю дорогу он произносил лишь что-то односложное, в основном соглашаясь с собеседником. А Габриэль кожей ощущала его обжигающий взгляд, и думала только о том, как бы быстрее добраться до остальных, и что вести себя она должна как ни в чём не бывало, но сделать это было не так-то просто.
Взобраться на лошадь она попросила помочь Йосту, улучив минутку, пока Форстер был занят с синьором Миранди. Но вот когда они вернулись, то Форстер первым оказался рядом, и Габриэль поняла, что её попытка вести себя как обычно, провалилась, стоило ему поймать её руку. Всё что она могла – чувствовать, как краснеет, прятать взгляд, и дышать через раз.
Она не могла понять, да что же такое с ней творится, что она сама не своя. И вовсе не стыд тому виной, и не осознание того, что о ней теперь, милостью синьора Грассо, будут говорить дурные вещи, и не присутствие Ромины… Она с трудом выдержала тяжёлый взгляд Ханны и заинтересованный синьора Грассо, и только Ромина, как ни в чем не бывало, протянула ей бокал со словами:
– Мы вас заждались, но вижу, синьор Миранди завладел ценным трофеем!
И Габриэль была ей за это благодарна, потому что дальше всё внимание окружающих привлек к себе её отец восторженным рассказом о своих находках.
Пикник прошёл как в тумане, и всё, на что хватало её сил – не встречаться глазами с Форстером, не находиться с ним рядом и избегать его вопросов. И видимо, это было столь заметно, что Ромина под конец спросила:
– Вы что-то бледны, вам нездоровится?
– Да, кажется, солнце сегодня слишком сильное, - ответила Габриэль, подумав, что это вполне естественная причина, которая объяснит всем её поведение.
А когда они возвращались домой, она поклялась себе:
...Больше никакого пари, никаких споров, пусть лучше она проиграет, но с этого дня она даже не выйдет за пределы усадьбы вместе с Форстером! Никаких совместных поездок! Никаких встреч наедине! Никаких праздников! Никакого ликёра! Никаких роз!
...Пречистая Дева, дай мне сил продержаться эти несколько дней!
Глава 20. О том, что немного театра в жизни может быть очень кстати
Когда они вернулись, Натан остановил
– Синьорина Миранди, я насчёт Бруно… Вы просили не говорить хозяину про его непослушание, но ежели вы будете его искать, то он прячется в оранжерее. А вчера и вовсе там спал, и другие собаки с ним, так что, я тут подумал – вы бы закрывали дверь туда, а то они всё вам повытопчут.
– Спасибо, Натан, - ответила Габриэль устало, - я буду закрывать.
Она поднялась к себе и заперлась в комнате, отправив Кармэлу спать. А сама села на подоконник, подтянув колени к подбородку и долго сидела, глядя на звёзды и думая обо всём, что произошло. Сейчас, в одиночестве, она, наконец, снова смогла мыслить рационально.
Но увы, от этого было только хуже. Когда схлынули все эмоции и остались только доводы разума, она с сожалением поняла, что если синьор Грассо или сестра Форстера, или капитан Корнелли, в чьей деликатности она теперь уже не была так уверена, если кто-то из них расскажет о том, что происходило здесь, то ей нет смысла надеяться на то, чтобы получить место у родственницы Франчески. Ей нет смысла надеяться на любое приличное место в столице. Ни в один дом её ни возьмут гувернанткой, ни экономкой, ни компаньонкой. И будущее казалось ей беспросветным. Но хуже было то, что она совсем запуталась в себе - не понимала, что именно произошло сегодня между ней и Форстером.
Раньше он всегда держался на расстоянии, и раньше он был сдержан - не позволял себе ничего подобного, даже когда они были наедине в той пещере. Но сегодня…
Этот разговор на лестнице, этот поцелуй, его взгляд, в котором можно было утонуть…
Но и это было не самым страшным. Самым страшным оказалось другое - что-то изменилось в ней самой, потому что она теперь не в силах расстаться с этими воспоминаниями. Не в силах унять сердцебиение и забыть прикосновение его губ, и его дыхание опалившее кожу…
Габриэль прислонилась лбом стеклу и закрыла глаза.
…и его голос, произносящий её имя так, что внутри всё сжималось, и то, как он смотрел на неё.
И ей бы ненавидеть его сейчас всеми фибрами своей души, а она не может. Ей бы испытывать стыд за всё, что случилось - ведь приличная девушка обязана стыдиться подобного, а она не может. Ей бы молиться Пречистой Деве…
…а она не может!
Всё что она может – сидеть вот так, рассеянно глядя на огромные звёзды, и перебирать мысленно воспоминания об этих моментах. И думать о том, что завтра она увидит его снова, и одновременно и бояться до ужаса, и желать этой встречи.
...Габриэль Миранди, какая же ты дура! Ты же идёшь прямиком к краю пропасти!
Ей хотелось поговорить с кем-нибудь…
...Если бы мама была жива!
Хотя, скорее всего, синьора Миранди велела бы ей провести эту ночь в молитве, прося у Пречистой Девы прощения за греховные мысли, а затем собрать вещи и срочно уехать в Алерту, изложив всё синьору Миранди с присущей ей прямотой.
...Жаль, что всё это нельзя написать Франческе!