Южная роза
Шрифт:
Эта мысль её немного успокоила - скорее всего, пока они здесь, ничего плохого случиться не должно, но она мучилась дилеммой, торопливо шагая к дому: поговорить об этом с Роминой или лучше держать язык за зубами.
В итоге она решила всё-таки рассказать ей о своей находке, и надеяться на здравомыслие сестры Форстера и её житейскую мудрость. Мысль о повторении всех тех ужасов, что происходили здесь, когда шла война, когда южане сжигали леса в поисках повстанцев, приводила её просто в ужас.
Ромина оторвалась от своего занятия, стряхнула муку с рук и вышла в коридор. Габриэль оглянулась и отошла в сторону так, чтобы их разговор не достиг посторонних ушей, и кратко изложила суть дела. Но она даже толком не успела закончить свой рассказ, как услышала доносящиеся с лестницы шум и крики.
Мимо них пробежали две испуганные служанки с криками: «Солдаты! Солдаты!»
Габриэль посмотрела на Ромину, и увидела, как на её лице застыло выражение, точь-в точь такое, как она однажды видела у Форстера – будто лицо окаменело. Она развернулась резко и направилась в холл, прямая как струна, высоко держа голову, а Габриэль поспешила следом.
– Солдаты, мона Ромина! – воскликнул Натан, и растерянно посмотрел на дверь.
Габриэль бросилась к окну и увидела на подъездной аллее отряд в синих мундирах, и капитана Корнелли, который только что спешился у крыльца.
– …Божечки, что же это такое…
– …Царица гор! Да что же творится-то…
Служанки прильнули к окнам в страхе, причитая на все лады.
– Ну-ка живо закрыли рты! – рыкнула на них Ромина, и в её голосе прозвучали грозовые ноты. – А теперь выстроились так, словно к нам сам король пожаловал, и если какая из вас не улыбнётся господам в синих мундирах, я самолично спущу ей шкуру на конюшне!
Она перевела потемневший взгляд на Габриэль, наклонилась к ней и спросила как-то глухо:
– Вы же, надеюсь, понимаете, что Алекс в этом всём не может быть замешан?
А потом прошептала как-то обречённо:
– Царица гор… Нас всех повесят…
Сердце у Габриэль рухнуло, кровь застучала в висках, и даже руки и ноги похолодели. Она вдруг вспомнила всё…
…всё, что слышала от Ромины и Форстера, и от Корнелли, и вмиг картинка сложилась у неё перед глазами. Она представила на мгновение, как солдаты находят тайник с оружием, как факел падает на сено возле конюшни, как Форстеру заламывают руки и уводят его с собой… и виселицу…
И от этого зрелища, пусть и воображаемого, ей сделалось дурно.
– Вы что-то бледны как смерть, синьорина Габриэль! Выше нос. Вы же понимаете, что
А затем пощипала щёки, пытаясь придать им немного румянца, и чуть потянула платье вниз, чтобы грудь в декольте смотрелась более призывно.
– У Корнелли нюх, как у гончей. Если он почует добычу, если он сам начнёт обыск - он выпотрошит Волхард, как фазанью тушку, он всё здесь перевернёт и найдёт то, что ищет! – горячо зашептала Ромина ей на ухо. – Всё, чего он хочет – повесить Алекса, уж поверьте! И он здесь неспроста. Так что… Вы же любите театр, Габриэль? Подыграйте мне. Понимаете, что нам всем сегодня понадобится немного театра?
Посмотрев на её сосредоточенное лицо, Габриэль судорожно сглотнула, кивнула, и ответила также тихо:
– Я больше люблю оперу, но вашу мысль я поняла. Можете не сомневаться…
И она тоже выпрямилась, расправила на плечах оборки и немного покусала губы.
...Пречистая дева, дай мне сил!
– Анна? Царица гор! Ты совсем что ли ум потеряла? Хватить реветь! Живо в кладовую, - рявкнула Ромина на служанку, которая вытирала слёзы, и швырнула ей ключ, - пять бутылок самого лучшего ликёра! И десять стаканов. Одна нога здесь - другая там! Ветчину и сыр! Или выдеру вас плетьми! Да приспусти бретельки, дура!
Они вышли на крыльцо вдвоём. И никогда ещё Габриэль не чувствовала такой нереальности происходящего. Ей казалось будто это вовсе не она, а какая-то другая девушка так широко и радостно улыбается капитану Корнелли, и так грациозно подаёт ему руку для поцелуя, и смущается под его взглядом, и трепещет ресницами, слушая его комплименты, и изображает искренний восторг от того, что капитан, наконец-то, смог приехать в Волхард.
И это не она, а кто-то другая, радуется тому, что сегодня надела своё лучшее платье, потому что капитан всё ещё стоит и смотрит на неё, и его глаза охватывают её всю жадно, и он не отдаёт распоряжения своим людям, а те лишь топчутся на лужайке. И это не она кокетничает с ним так, как никогда не кокетничала ни с одним мужчиной в жизни.
Где-то в глубине души ей было за это стыдно, и в то же время сейчас всё это казалось правильным.
Служанки появились с подносами, на которых красовались бутылки, стаканы, и тарелки с сыром и ветчиной, и улыбнувшись очаровательной, но насквозь фальшивой улыбкой, Ромина сказала капитану:
– Надеюсь, на этот раз нам нечего с вами делить, и вы приехали, чтобы просто отведать нашего ликёра?
Капитан повернулся к Ромине и тоже улыбнулся, но как-то надменно и холодно: