Южная страсть (Черная маска)
Шрифт:
Еще одним увлечением тетушки Эм был птичник. Там она выращивала цыплят породы бентамка с небольшими яркими гребешками и нравом яростных уличных бойцов, а также огромных глупых и важных индюшек, которые были такими нежными, что их приходилось лелеять и оберегать каждую минуту их жизни. Были здесь и обычные куры породы леггорн, и французские гуси, и редкие китайские утки. Тетушка Эм держала даже пару павлинов, которые беспрерывно кричали друг на друга, словно раздраженные муж и жена, и тетушка Эм клялась, будто ее так и подмывало проверить, что же вкусного находят персы в павлиньем мясе.
Считалось,
Каждый день приходилось устраивать обход различных гнездовий, чтобы собрать яйца, иначе куры переставали нестись и начинали высиживать цыплят. А яйца, которые продавали в городе, приносили тетушке Эм основной доход. Свидетельством того, что куры, утки, гуси и индюшки умеют лучше прятать яйца, чем люди искать их, были многочисленные стайки цыплят, утят и гусят, которые сновали там и тут, рылись в цветочных клумбах и искушали дворовых кошек.
Еще одной доходной статьей птичника были перья для подушек и перин. На третье утро после поездки Летти к ручью они с тетушкой Эм и Салли Энн набивали подушки на веранде. Сначала нужно было сшить новые чехлы из полосатого тика, потом пересыпать туда старые перья, добавить новых и зашить чехлы.
Было очень приятно работать на веранде этим свежим утром. Солнце еще не достигло зенита, легкий ветерок время от времени доносил до них запахи цветов. Летти никогда не считала, что ей постоянно необходима компания, но общаться с этими двумя женщинами ей очень нравилось.
Летти потерла нос, который все время чесался от летающих в воздухе перьев, и лукаво улыбнулась тетушке Эм.
— Как у вас много дел, всегда вы чем-нибудь заняты. Иногда мне становится жалко, что у вас забрали рабов.
— Что вы говорите, дитя мое! У меня сейчас дел гораздо меньше, чем было до войны.
До войны… Эти слова Летти слышала снова и снова. Хотя за прошедшие десятилетия местные жители стали свидетелями войны с семинолами, войны за независимость Техаса, войны с Мексикой, никогда не возникал вопрос, какая война имеется в виду.
Летти отложила шитье и с интересом посмотрела на тетушку Эм:
— Не может быть!
— О, это чистая правда. Здесь, в Сплендоре, жили пятьдесят рабов, за ними надо было присматривать, следить, чтобы они были накормлены и одеты, не говоря уже о том, что надо было заботиться об их здоровье.
— Но ведь для этого существовали слуги!
— А я, по-вашему, сидела в тени, попивала лимонад и обмахивалась веером? Скажите-ка мне, дорогая, у вашей матери есть слуги — у вас дома, в Бостоне?
— Да, конечно. Повар и горничная. А весной еще одна женщина помогает делать уборку.
— И что, они работают, и никто не стоит у них за спиной, не присматривает, чтобы они все делали, как нужно?
Салли Энн
— И никто не показывает им, как все нужно делать?
— Я понимаю, что вы имеете в виду, — Летти натянуто улыбнулась.
— Конечно, в большом городе, таком, как Новый Орлеан, жить полегче, рассудительно заметила тетушка Эм. — Многое из того, что мы в Сплендоре делали сами, там можно было купить в магазине, и недорого, потому что все это не надо везти вверх по реке. Но здесь, в деревне, все совсем не так.
— Гораздо лучше, — заявила Салли Энн.
— Ты права, детка. У нас тут тихо, меньше всяких сплетен и суеты. Тетушка Эм улыбнулась. — Конечно, временами становится тоскливо, но мы всегда можем собраться с соседями, устроить танцы или отправиться на пикник. Раньше к нам часто приезжали родственники и оставались на несколько дней, а то и недель. И, конечно, праздновались свадьбы, рождения детей… Нет, я бы не поменялась с этими городскими дамами ни за что на свете. Я всегда любила работать в саду, следить за курами, наблюдать, как приходят и уходят времена года, — и до войны, и сейчас люблю.
— У вас это звучит почти как… нет, не в первобытные времена, скорее, как во времена первых переселенцев.
— А почему бы и нет? Когда я приехала сюда еще девочкой, тридцать пять лет назад, так оно и было. Здесь проходила граница. Мы приплыли в Новый Орлеан из Джорджии, затем пароходом двинулись вверх по реке. У речной пристани мы сложили все, что у нас было, в фургоны, запряженные быками, включая огромный шкаф моей мамы и кровать с балдахином, которая досталась ей от бабушки, — и потащились в самую глушь. Мой отец купил землю к северу отсюда, хороший пойменный чернозем. Он расчистил ее сам и сам сложил сруб. из бревен, а позднее построил большой деревянный дом. Вокруг были медведи, волки, пантеры, а до ближайшего врача надо было ехать тридцать миль. Когда я вышла замуж за Джеймса Тайлера и мы переехали в Гранд-Экор, я подумала, что теперь мы наконец будем жить в городе, но большой разницы на самом деле не было.
Летти уже знала, что муж тетушки Эм погиб, когда пытался на коне переправиться через Ред-Ривер в наводнение, а мать Рэнни умерла от туберкулеза, когда он был совсем маленьким. Вместо того чтобы вернуться в родительскую семью после смерти мужа, тетушка Эм приехала в Сплендору, чтобы взять на себя заботу о Рэнни, отказавшись от собственности мужа в пользу двоих его братьев. Потом отца Рэнни сразил удар во время горячего спора о расколе между Севером и Югом. Как раз в тот год началась война, Рэнни ушел в армию, а потом стал инвалидом. С тех пор вся ответственность за управление хозяйством легла на плечи тетушки Эм.
— Это чудесно, что вы поддерживаете поместье, добиваетесь, чтобы оно кормило всех, — заметила Летти. — Я вижу, как вам трудно…
— Не говорите этого, пожалуйста, Рэнни. Он помогает, как может, и ужасно себя чувствует оттого, что не способен делать больше. После войны поместье пришло в упадок, и Рэнни очень переживает. Я вижу, он смотрит на все это иногда, как будто вспоминает прежние времена, и это разрывает мне сердце.
— Он много делает. Вчера я видела, как он пахал на муле на одном из дальних полей.